Роджер Зилазни - Остров мертвых
Той ночью кошка съела птенца.
Когда на следующее утро я пришел с пипеткой, то нашел лишь несколько перышек да следы крови на травяной подстилке, рядом с дохлыми жуками.
…Во Вселенной есть одно место: обломки скал кружат в хороводе вокруг ярко-красного солнца. Несколько столетий тому назад мы открыли расу разумных членистоногих, которые называли себя вильсами. С ними было невозможно иметь дело. Они отвергали все дружеские контакты со всеми представителями других рас. Они убивали всех наших посланцев и возвращали изуродованные останки. У убитых не хватало либо каких-нибудь органов, либо конечностей. Когда мы впервые вступили с ними в контакт, они обладали космическими кораблями для передвижения в пределах их собственности Солнечной системы. Вскоре они создали межгалактические звездолеты. Они убивали и грабили всюду, где бы ни появлялись, и тащили добычу домой. Наверно, они не осознавали, насколько крепким было межгалактическое братство в те годы, или же им было на все наплевать. Они рассчитывали, что до объявления звездной войны дело не дойдет; слишком много времени нужно, чтобы их противники объединились и достигли согласия. Практически звездных войн никогда не бывает. Только пейане — самая древняя раса Вселенной — помнят про них. Вильсы успешно отражали наши атаки, и остатки наших разгромленных военных подразделений пришлось срочно вывозить оттуда. Мы начали бомбить их планету. Но у вильсов была гораздо более совершенная техника, чем мы предполагали. Они обладали идеально отработанной системой противоракетной защиты. Нам пришлось уйти ни с чем и попытаться заключить мир. Но они не прекратили своих бандитских налетов на другие планеты. Тогда Великие собрались на совет, и трое Носителей Имен: Санг-Рннг с Грелдеи, Карт-Тинг с Мордеи и я были выбраны, чтобы обуздать агрессоров. Мы, объединившись, использовали все наши возможности.
Вскоре после совета Великих, в пределах системы, населенной вильсами, на удаленной от их планеты орбите начал сам по себе разрушаться пояс астероидов, образуя планетоид. Камень за камнем, он рос, постепенно изменяя курс. А мы втроем, при помощи приборов с дистанционным управлением, контролировали его медленное развитие и движение по спирали внутрь, к планете вильсов. Когда членистоногие разбойники поняли, что произошло, они попытались разрушить новообразовавшееся тело, но было уже слишком поздно. Они не просили пощады, и ни один из жителей планеты не предпринял ничего, чтобы спастись бегством. Они ждали своей гибели, и грозный час настал. Орбиты двух планет пересеклись, и теперь на том месте, где обитали вильсы, вокруг красного солнца кружатся раздробленные осколки. После того случая я крепко напился и целую неделю не просыхал.
…Однажды я, потерпев аварию, упал в обморок в пустыне, пытаясь добрести хоть до какого-нибудь населенного пункта. Я тащился по пескам четверо суток, — последние двое — без капли воды. Я не чуял под собою ног от усталости, в горле першило. Слизистая оболочка во рту превратилась в наждачную бумагу. И я потерял сознание. Сколько я пролежал среди барханов — не знаю. Быть может, целый день. Вдруг ко мне подошло какое-то чудище — такие могут привидеться только в страшном сне. Багряно-красный урод с хомутом из перьев вокруг шеи. На морде, как у ящера, — три роговидных нароста. Он был фута четыре в длину. Тело было покрыто чешуей. У зверя был короткий хвост и острые когти. Когда образина моргала, на темные эллипсовидные глаза натягивались мембраны. В лапах страшилище держало полую камышинку и маленький мешочек. Я до сих пор не знаю, кто это был. Зверь, внимательно изучив меня, поспешил прочь. Я повернулся на бок и стал наблюдать за ним. Чудище сунуло камышинку в песок одним концом, а другой обхватило губами и сделало несколько сосательных движений. Затем вытащило камышинку и перешло на другое место. Так повторялось одиннадцать раз, пока зверь не добился успеха: щеки его раздулись, как мячики. Потом он подбежал ко мне, оставив камышинку воткнутой в песок, и провел передней лапой по моим губам. Я понял, что он хочет сделать, и открыл рот. Медленно наклонившись надо мной, он прикоснулся своими губами к моим и аккуратно, чтобы не пролить ни капли, влил в меня горячую грязную воду. Шесть раз он возвращался к камышинке и носил мне воду во рту. Я опять потерял сознание. Когда я очнулся во второй раз, мой друг снова принес мне воды. К утру я собрался с силами и сам дополз до спасительной камышинки, чтобы напиться живительной влаги. Чудище медленно просыпалось, поеживаясь от предрассветной прохлады. Зверь подошел ко мне, и я, сняв с руки часы, отстегнув охотничий нож и вытряхнув из карманов все имеющиеся у меня деньги, разложил свое богатство перед ним. Он тщательно исследовал мои вещи. Я подтолкнул подарки к нему, указав на его мешок. Он отпихнул от себя награду и поцокал языком. Я пожал ему переднюю лапу и, горячо поблагодарив своего спасителя на всех известных мне языках, подобрал свои вещи и побрел дальше. Тем же вечером я вышел к жилью.
Девушка, птенец, погибшая планета, глоток воды и Данго-Нож, превратившийся в головешку.
Свитки воспоминаний не только дают работу мысли и чувствам, — они вызывают боль, ставя вечные вопросы: кто? как? почему? Сон, проводник памяти, помогает мне сохранить рассудок, — и больше я ничего не хочу знать. Честное слово. Не считайте меня бессердечным, жестоким человеком, если я просыпаюсь с мыслями о завтрашнем дне, а не о вчерашнем.
* * *Следующие пятьдесят-шестьдесят миль дались мне с большим трудом. Рельеф становился все круче, почва сделалась сухой и каменистой. Листва на деревьях была твердая, как жестянка, с острыми, зазубренными краями. И флора, и фауна здесь были совсем иные. Они напоминали мне жалкую пародию на то, чем я по праву гордился. Мои полночные певуны вместо трелей издавали хриплые каркающие звуки, все насекомые больно жалили, а от цветов шел смрадный дух. Вместо стройных, высоких деревьев шла скособоченная, скрюченная поросль. Некогда грациозные, как газели, левожирафы были похожи на калек. Мелкая живность, попадавшаяся мне навстречу, разбегалась, злобно скалясь и фырча. Более крупных животных приходилось усмирять взглядом.
Чем выше я поднимался, тем больше мне закладывало уши. Я настойчиво пробирался вперед, несмотря на густой туман, и за день преодолел около двадцати пяти миль. По моим представлениям, идти оставалось еще дня два, может, чуточку меньше.
Ночью меня разбудил оглушительный взрыв. Ничего подобного я никогда не слышал. Я сразу вскочил и стал оглядываться. Эхо многократно повторило грохот. Или звенело у меня в ушах? Сидя под старым, раскидистым деревом, я крепко сжимал в руке пистолет.
