Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
– Матерь Божья… – выдохнул Вильфрид. Он попятился от того, что осталось от тела его товарища; из уголка его рта стекала тонкая струйка рвоты. Потом он взглянул через плечо Маки и вскрикнул: – Нет!
Аннеке прицелилась из «калашникова» в поясницу туза. Страх судорогой свел ее палец.
Маки выключился. Очередь размазала Вильфрида по стене.
Молния стоял, прислонившись спиной к боку раскуроченного «Вольво», и полной грудью вдыхал воздух напоенной дизельными выхлопами берлинской ночи. Эта часть города была не из тех, где иностранцы чувствуют себя уютно в одиночку. Но это его не беспокоило. Его пугал страх.
«Что на меня нашло? Никогда в жизни такого не было».
Он выбежал из квартиры в ослепительной дымке паники. Но, стоя у подъезда, туз почувствовал, как она испарилась, словно вода, выплеснутая на нагретую солнцем скалу на Хайберском перевале. Теперь он пытался взять себя в руки, не понимая, то ли ему идти выполнять задание, то ли вернуться и отправить вместо себя эту пару злобных волчат, выкормышей Вольфа.
«Папертин был прав, – сказал он себе. – Я превратился в кисель. Я…»
Сверху раздался знакомый тяжкий стрекот. Кровь застучала в венах, словно фреон, он поднял глаза и увидел огненные сполохи, пляшущие на ситцевых занавесках в окне второго этажа.
Все было кончено.
«Если меня не найдут здесь, – подумал он, – тогда, может быть – вполне вероятно, – Третья мировая война разразится не сегодня».
Он развернулся и зашагал по улице прочь – очень быстро.
Хартманн лежал на боку, и половицы ходуном ходили под синяком, который они оставили на его скуле. Как только началась заваруха, он опрокинул стул, к которому его привязали.
«Что, черт побери, пошло не так? – отчаянно ломал он голову. – Этот кретин должен был не пускаться в разговоры, а просто выстрелить».
Семьдесят шестой год повторялся снова. Снова Кукольник со своей самоуверенностью перехитрил самого себя. И это вполне может стоить ему его шкуры.
В носу у него щипало от едкого духа горячей смазки, крови и свежего влажного дерьма. Хартманн слышал, как два оставшихся в живых террориста бестолково топчутся по комнате и переругиваются друг с другом. Всего в нескольких футах от него хрипел умирающий Ульрих. Кукольник ощущал, как энергия уходит из него, точно отлив.
– Где он? Куда подевался этот урод? – спрашивал Вольф.
– Ушел сквозь стену, – сказала Аннеке. Она часто дышала, выдирая слова из воздуха, словно клоки материи.
– Так не спускай глаз со стен. Ох, боже милосердный.
Они стояли, пытаясь целиться одновременно в три стены, и ужас раздирал их невыносимой пыткой. Хартманн разделял его. Чокнутый туз впал в неистовство.
Дико крича, кто-то простился с жизнью.
На мгновение Маки замер, стоя по локоть в спине Аннеке. Он отключил вибрацию, и его рука осталась торчать из груди женщины, как лезвие ножа. Кровь маслянисто пятнала рукав кожаной куртки в том месте, где он исчезал в туловище рыжей. Это зрелище доставляло ему удовольствие, как и та интимность, с которой то, что осталось от сердца Аннеке, упорно обнимало его руку. Эти недоумки даже не смотрели в его сторону, когда он просочился сквозь стену из спальни, а впрочем, даже если бы и смотрели, это все равно бы не помогло. Три быстрых шага – и рыжеволосой шлюшке, товарищу Аннеке, конец.
– Пошла ты! – Он хихикнул.
Сердце в последний раз судорожно содрогнулось вокруг руки и затихло. Включив слабую вибрацию, Маки вытащил руку. И одновременно развернул труп.
Вольф стоял, и щеки у него тряслись. Затем он вскинул автомат. Маки толкнул на него тело Аннеке. Вольф выстрелил. Маки расхохотался и выключился.
Комната наполнилась меловой пылью. Тело Аннеке рухнуло на сенатора. Маки снова включился.
Вольф выкрикивал мольбы – по-немецки, по-английски. Маки вырвал у него из рук «калашников», прижал к двери и не торопясь распилил череп жертвы пополам – точно посередине.
Сара Моргенштерн ехала в бронированном фургоне по расцвеченным пестрыми огнями улицам Берлина и, глядя на лица мужчин из ГСГ 9, которые сидели напротив нее, думала: «Что на меня нашло?»
Она не могла бы сказать, к чему относится этот вопрос, к настоящему или к прошлому – к тому времени несколько недель назад, когда их роман с Грегом только начинался.
«Странно, очень странно. Как я вообще могла подумать, что люблю… этого? Теперь я ничего к нему не испытываю».
Но это было не совсем так. В пустоту, которая осталась на месте любви, начинали просачиваться прежние чувства. Отдающие ядовитым душком предательства.
«Андреа, Андреа, что же я наделала?»
Она закусила губу.
Десантник, сидевший чуть наискосок от нее, ухмыльнулся ослепительными на вымазанном черной краской лице зубами. Она мгновенно насторожилась, но в этой улыбке не было никакого намека на заигрывание, лишь дружеское ободрение человека, идущего на бой с радостью и страхом и желающего немного отвлечься. Она выдавила из себя ответную улыбку и прижалась к Тахиону, который сидел сбоку от нее.
Он приобнял ее. Жест был не вполне братским. Даже перспектива опасности была не в силах полностью изгнать из его сознания нескромные мысли. Как ни странно, она обнаружила, что не возражает против внимания такисианина. Быть может, это потому, что она остро сознавала, как неуместно они здесь выглядят – пара маленьких пестрых какаду среди пантер.
А Грег… Неужели ее и вправду волнует, что с ним сталось?
«Или я надеюсь, что он не выживет?»
Крики прекратились, и жужжание пилы тоже. Хартманн боялся, что они никогда не кончатся. От запаха паленых волос и кости в горло ударила тошнота.
Он чувствовал себя как герой средневековой сказки с иллюстрациями Босха: обжора, накинувшийся на изобильнейшие яства, которые рассыпались прахом у него во рту. Кукольник не смог насладиться умиранием террористов. Он был перепуган почти так же сильно, как и они.
Мычание, совсем близко: Moritat[104], «Баллада о Маки Ноже». Безумный туз, замкнувшийся в убийственном неистовстве, шагал к нему, вытянув свою жуткую руку, с которой до сих пор стекали мозги. Хартманн забился в своих путах. Женщина, которую Маки зарезал, мертвым грузом навалилась на его ноги. Он умрет. Разве что…
Желчь обожгла горло при мысли о том, что ему предстояло сделать. Он подавил ее, потянулся к нитке, дернул за нее. Дернул изо всех сил.
Мычание утихло. Негромкое постукивание башмаков по деревянному полу прекратилось. Грег поднял глаза. Маки склонился над ним с горящим взглядом.
Он стащил Аннеке с ног сенатора. Для своего роста он оказался довольно силен. Или, быть может, ему просто не терпелось. Маки вернул стул вместе с Хартманном в прежнее положение.
