Александр Беляев - Мир приключений, 1983
Бен Бова: «Для всех нас очень важно постоянно сознавать то, что Брэдбери наш современник. Это как зарядка, как заправка и прочее перед собственным стартом».
Грани магического кристалла, в котором за спектральной расцветкой возникает синтетический облик. Себя самого вполне серьезно, но со свойственной ему мягкой иронией Брэдбери нарек волшебником.
— Пожалуй, прежде всего я занимаюсь волшебством. Словно фокусник, я манипулирую наукой и техникой и заставляю поверить в невозможное.
Так кто же он, этот удивительный человек, сотканный из мнимых противоречий, в ком причудливо смешалась кровь вещих друидов, романтических трубадуров, отважных викингов и грубоватых пионеров, устремившихся осваивать Новый Свет? Не в генетическом, разумеется, смысле, но в нравственном, возвышенно-поэтическом… Впрочем, быть может, и в генетическом тоже, ибо, как говаривал автор «Мастера и Маргариты», причудливо тасуется колода. Кто знает, искры каких древних костров ожили и засверкали в сердце поэта — создателя миров. Для меня Брэдбери прежде всего великий мастер, творец миров, навечно влюбленный в недостижимые звезды. Скорее теург, чем манипулирующий блескучими научно-техническими штуковинами цирковой маг. «Волшебник Оз» — «Волшебник звезд»… Он одухотворяет космос, пробуждает живое языческое начало природы. Планеты и те сбиваются с вековечных орбит от веселого хмеля его зеленоватого вина, сваренного из одуванчика — цветка Солнца. И все преображается, обретает непривычный, иногда пугающий лик. На дне заброшенного колодца, как символ праведной мести, пробуждается дух марсиан, не ведающий пощады. Истребительный ветер — первозданная, осознавшая самое себя стихия — выдувает из каменных стен дерзкого человека, выдувает вон душу из ребер его. Последний на земле динозавр, разбуженный штормовым тифоном, в безысходной тоске о себе подобных льнет к каменной башне одинокого маяка… Как осязаемо веет астральным хмелем, как грозно дыхание затаившейся жизни. «Золотое яблоко солнца» и зеленый росток, ожививший планету.
Символические картинки, поэтические метафоры, вылепленные из первозданной глины миры, в которые творец вдохнул душу. Беспримерная гонка по нарастающей. Изменчивые, прекрасные, тоскующие, леденящие первобытным ужасом спирали. И как нарочито нечетки границы, как трудно угадать, где пульсирует живая плоть, а где привораживает Майя — богиня иллюзий. Лишь один рубеж обозначен строго и постоянно. Словно сомкнулись в каре невиданные тюремные корпуса из стекла и стали, навсегда разлучившие человека с природой, с самим собой. Горьки плоды насильственной этой разлуки. Они толкают на бунт, пробуждают слепую ярость, осознанный протест и древнюю, казалось бы давно уснувшую атавистическую мощь.
«Если тебе дадут линованную бумагу — пиши поперек». Эти слова принадлежат Хуану Хименесу. Рэй Брэдбери взял их эпиграфом к повести «451° по Фаренгейту». К Брэдбери меньше всего применимо слово «научный» фантаст. Как когда-то для Гофмана тайные советники, занимающиеся алхимическими опытами в темных башнях, и ужасные волшебники-спектроскописты были олицетворением чернокнижного зла, так для Брэдбери «технотронная» бездуховность стала абстрактным символом, тупо и беспощадно противостоящим человеку и природе. Суперурбанизация, бешеные скорости, сладкий яд, днем и ночью льющийся с телеэкранов, транквилизаторы и галлюциногены — вот та страшная стена, которая навеки разлучила человека и с природой, и с самим собой. Газоны и парки среди стальных и стеклянных громад небоскребов, «родственники», говорящие с вами со всех четырех стен комнаты, космические пейзажи, мелькающие на экранах неподвижно стоящей где-то в огороде ракеты. Действительность подменяется механическим эрзацем. Чувства, привязанности… Все меркнет, претерпевает жесточайшую инфляцию. Это один план брэдбериевской фантастики, один, может быть, доминантный мотив его поэтики. Но он откликается сложной аранжировкой инструментов. Распад общества, отчуждение отцов и детей, угроза тотальной термоядерной войны, гибель цивилизации. Это вспышки в потаенных глубинах. Это окружающая писателя действительность, сгущенная и гипертрофированная на уникальной фабрике таланта и сердца.
Но Брэдбери слишком зорок, чтобы видеть корень всех зол в технике, порожденной «недоброй» фантазией. Она для него лишь олицетворение той отравы, которую днем и ночью готовят Люди Осени.
И эти люди, Норберт Винер называл их людьми с моторчиками вместо сердца, объявили чтение книг государственным преступлением, одинокую прогулку по ночному городу — крамолой, улыбку Моны Лизы — угрозой общественному спокойствию. Они пускают по следу механических псов, готовых вонзить в беглеца ядовитую иглу, они превратили пожарных в поджигателей, они несут гибель всему человеческому роду.
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах,
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор,
И никто, и никто не вспомянет войну:
Пережито — забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольет,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И Весна… и Весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
Эти прекрасные и вместе с тем жуткие строки дали жизнь одному из лучших рассказов современной литературы «Будет ласковый дождь». (Лихи и проза взаимно дополнили друг друга, образовали неразрывный сплав исключительной художественной выразительности. Пустой дом, где еще не умерла никому не нужная теперь автоматика, где зачем-то поджариваются тосты к завтраку, которого не будет, дом под ласковым дождем, серебрящим стены, запечатлевшие тени испепеленных в атомной вспышке людей. Последний на земле, еще живущий неестественной жизнью бытовых автоматов дом.
Это творение Людей Осени. Неизбежное следствие их кладбищенской деятельности. Недаром дом самого Брэдбери подвергся нападению фашистских громил. Фантазия писателя не игра мрачного и изнуренного ума. Люди Осени бродят по дорогам его страны, носятся по ночам в открытых «кадиллаках», и яростный ветер врывается в прорези их куклуксклановских балахонов. Одни называют Брэдбери «надеждой и славой Америки», другие бросают в его почтовый ящик угрожающие анонимки.
Брэдбери опубликовал несколько фантастических сборников, утопический роман и удивительно поэтическую повесть о детстве «Вино из одуванчиков». Первая его книга «Черный карнавал» не принесла ему особого успеха. Зато вторая — «Марсианские хроники» стала бестселлером. Она переведена на многие языки, ее по праву считают шедевром фантастической литературы.
