Гордон Диксон - Абсолютная Энциклопедия. Том 1
— А что подразумевается под этим моим спасением? — Теперь Хэл пристально смотрел в лицо Блейзу.
— Под этим подразумевается, — ответил тот, — предоставление тебе возможности жить той жизнью, какая предначертана твоим рождением.
— То есть жить как Иной?
— Как Хэл Мэйн, свободно использующий все свои способности.
— Значит, как Иной, — констатировал Хэл.
— Ты сноб, мой юный друг, — сказал Блейз. — Сноб и к тому же еще неосведомленный человек. Неосведомленность — это не твоя вина, но снобизм — полностью твоя. Ты слишком умен, чтобы притворяться, будто веришь в существование закоренелых негодяев. Если бы нас — меня и моих сподвижников — воспринимали именно так, разве позволили бы нам люди на большинстве обитаемых миров взять в свои руки управление ими? А ведь они это сделали.
— Просто у вас хватило на это способностей, — ответил Хэл.
— Нет. — Блейз покачал головой. — Даже если бы все мы были сверхлюдьми или кем-то вроде мутантов, как некоторые предпочитают о нас думать, разве смогла бы столь небольшая группа подчинить себе огромное количество людей, если бы они этого не хотели? А ты, несомненно, слишком хорошо образован, чтобы считать нас сверхлюдьми или мутантами. Мы всего лишь удачная генетическая комбинация человеческих возможностей, развитых путем обучения и применения специальных упражнений. Ты представляешь собой абсолютно то же самое.
— Нет, я не такой... — На некоторое время Хэл, убаюканный мягким, проникновенным голосом Блейза, забыл о своей ненависти к нему. Но теперь она вновь вспыхнула с удвоенной силой, а мысль о возможности сходства с Блейзом вызвала настоящий приступ отвращения.
— Ну конечно же, такой, — мягко возразил Блейз. Хэл посмотрел мимо него на двух стоящих позади милиционеров. Теперь, когда его глаза привыкли к освещению, он разглядел, что один из них офицер. Всмотревшись повнимательнее, Хэл узнал Барбеджа.
— Все верно, Хэл, — подтвердил, оглянувшись, Блейз. — Ты ведь знаком с капитаном, верно? Это Эмит Барбедж. Пока ты находишься здесь, он отвечает за тебя. А ты, Эмит, помни, что у меня к Хэлу особый интерес. Тебе и твоим людям предстоит забыть о его временных связях с одним из партизанских отрядов. Вы не должны причинять ему никакого вреда ни по каким причинам и ни при каких обстоятельствах. Ты понял меня, Эмит?
— Я понял, Великий Учитель, — ответил Барбедж, не спуская глаз с Хэла.
— Хорошо, — кивнул Блейз. — А теперь всякий надзор за этой комнатой прекращается до тех пор, пока я не позову вас, чтобы вы выпустили меня отсюда. Так что сейчас вы оба оставьте нас и подождите в коридоре, чтобы мы с Хэлом могли поговорить наедине. Если вы, конечно, не возражаете.
Стоявший рядом с Барбеджем рядовой милиционер встрепенулся, сделал полшага вперед и открыл было рот. Но в этот момент Барбедж крепко схватил своего подчиненного за руку. Хэл заметил, как глубоко впились пальцы Барбеджа в его рукав. Тот молча замер на месте.
— Не беспокойся, — сказал, обращаясь к нему Блейз. — Со мной ровным счетом ничего не случится. Ну а теперь идите.
Они вышли. Дверь за ними закрылась, мягко щелкнул замок.
— Видишь, они ничего не понимают. — Блейз повернулся к Хэлу. — Но разве можно от них этого ожидать. С их точки прения, если кто-то становится на твоем пути, то его — или ее — следует убрать. Мы сами по себе в нашем противостоянии не так уж важны, но как центры сосредоточения огромных сил, да еще в такой ситуации, когда именно эти силы становятся главным фактором... Все это лежит за пределами их понимания. Но разумеется, и ты и я должны понимать такие вещи... и, разумеется, друг друга.
— Нет. — Хэл хотел сказать еще и многое другое, но вдруг почувствовал, что силы оставили его, и только еще раз повторил: — Нет.
— Да, — возразил Блейз, глядя на него с высоты. — Да. Боюсь, мне придется на этом настаивать. Рано или поздно, но в любом случае ты должен понять истинное положение вещей, и для твоего же блага лучше, если это произойдет раньше, а не позже.
Хэл снова принялся рассматривать потолок. Голос Блейза доносился до его слуха, словно звучание мелодичного фагота.
— Побудительной причиной любых практических действий является их необходимость в суровой действительности, — продолжал поучать Блейз. — И то, что делаем мы — те, кого вы называете Иными, — продиктовано тем, кто мы есть, и той ситуацией, в которой мы находимся. А эта ситуация охватывает в прямом смысле слова миллионы простых людей, и их дальнейшая жизнь может обернуться или раем, или адом. Или — или, третьего не дано. Поэтому выбор предстоит каждому. И если мы упустим возможность выбрать рай, то неизбежно окажемся в аду.
— Я не верю тебе, — произнес Хэл. — Нет никаких причин для того, чтобы все происходило именно так.
— О нет, мой мальчик, — мягко возразил Блейз. — Такие причины существуют. Несмотря на наши врожденные индивидуальные способности, приобретенные навыки и взаимную поддержку, мы продолжаем оставаться всего лишь человеческими существами, такими же, как и миллионы людей вокруг нас. Без дружеской поддержки и без средств к существованию мы можем голодать, как и все остальные. Наши кости ломаются и мы заболеваем так же легко, как простые смертные. Если нас убивают, мы непременно умираем. Позаботясь о себе, мы можем прожить дольше отпущенного обыкновенному человеку срока, но ненамного. Нам свойственны естественные духовные потребности — в любви, в общении с теми, кто мыслит и рассуждает на одном с нами языке. Но если бы мы предпочли не придавать значения нашим особенностям и стали мерить себя по скудным меркам большинства окружающих нас людей, то прожили бы несчастную жизнь, и возможно — даже, пожалуй, наверняка, — никому из нас никогда бы не посчастливилось встретить подобную себе человеческую личность. Никто из нас не выбирал своей судьбы — быть таким, каков он есть, — но все мы, как и любой другой человек, имеем неотъемлемое право строить свою жизнь наилучшим для себя образом.
— За счет миллионов людей, о которых ты упоминал, — сказал Хэл.
— Ну и какова цена? — Голос Блейза стал еще ниже. — Один Иной, рождающийся на миллион обычных, — очень легкое бремя, если разложить на каждого из этих людей. Но взгляни на ситуацию с противоположной стороны. Во что обходится она каждому Иному, вынужденному, только ради того, чтобы приспособиться к окружающим его людским массам, вести замкнутый образ жизни, изо дня в день пребывая в атмосфере непонимания и предубежденности? И в то же самое время его уникальное могущество и таланты позволяют тем самым личностям, которые отворачиваются от него, пожинать плоды его трудов. Разве это справедливо? Взгляни на интеллектуальных гигантов прошлого, оставивших о себе память на бесчисленных страницах истории. Этим людям, мужчинам и женщинам, продвигавшим цивилизацию вперед, приходилось бороться за свое выживание среди тех, кто обладал более низким уровнем развития, инстинктивно не доверял им и остерегался их. Им, гигантам, приходилось изо дня в день таиться от окружающих, стараясь не проявлять свою непохожесть на них, чтобы не вызывать у этих заурядных людей чувства безотчетного страха. Испокон веков человеческое существо, отличающееся от себе подобных, подвергалось постоянной опасности. И если существует выбор: или множество людей с легкостью несут вместе на своих плечах одного человека, или этот один человек, пусть обладающий гораздо большим могуществом, чем любой из них, должен, сгибаясь под тяжестью непосильного бремени, тащить за собой все это множество, то какой из двух вариантов является более справедливым?
