Сергей Другаль - Язычники
— Недосмотрели, — соврал от имени коллектива Лев. — Как-то просочился, где-то прятался. Чего уж теперь.
Наблюдать за этим зверем — одно удовольствие. Спервоначалу в экипаже он был главным жрецом, но потом вошел в тело и кушал ну никак не больше Васи, специализируясь в основном на холодце из хрящевых сучьев говяжьего дерева. А бараньи дрожжи ему и не показывай, осерчать может. Такой вот зверь.
Карчикалой нас всех любил, но более всего капитана. Когда капитана не было, карчикалоем пользовался Вася. Он смотрел на него, а карчикалой на Васю, при этом колючки на его загривке приглаживались. Карчикалой сильно переживал, когда капитан уходил без него. Он хотел сопровождать и мечтал в случае чего помочь.
Но мы нашли ему занятие в лагере — присматривать за животными. Капитану достаточно было дважды обойти вольеру, и карчикалой все понял, дальше он дежурил сам неотлучно. Страхолюдина, а до чего интеллектуальный зверь. По мне, все звери красивы. Недаром боги не чурались принимать животную внешность. К примеру, Зевс. Европу-то он похитил, находясь в обличье быка. И женщины… скажем, Леда и Лебедь.
* * *Примерно через неделю собрались мы в кают-компании за двумя длинными столами. Назрела необходимость отметить отдельные дни рождения, мы их обычно группируем по три-четыре зараз. Были теплые слова, были подарки. Космофизику, например, вручили бритву, неплохой подарок для человека, который с раннего детства ни разу не брился. Лев, аккомпанируя себе на гитаре, спел ряд песен, по поводу чего деликатный Вася сказал, что вполне, вполне, во всяком случае звучит громко.
Когда было достаточно выпито и закусано, капитан попросил тишины и подал на большой экран материалы, собранные летягами.
Наблюдалась картина из Васи, неумело раскрашенного зверя, озера и прибрежных деталей пейзажа. Это статика. А в динамике Вася, находясь под углом в сорок градусов, обеими руками удерживал за хвост упомянутого зверя, желающего, надо полагать, сигануть в озеро. Зверь оглядывался на Васю, не по-доброму скалился и ревел грубым голосом.
— Вот, — говорил Вася. — Держу и не пущу. И не допущу!
Вася у нас ухватистый, хвост был прочен, а зверь могуч. Натужившись, он скользом добуксировал Васю до воды, опустил в нее морду, напился и повернул назад к зарослям. Только тут Вася выпустил чужой хвост. Летяга как-то изловчилась показать Васин фас, и на нем читалось: «Как же это я так сбузнел, а?» Наморщив чело, Вася рассматривал оставленные им на песке две глубокие борозды.
События на экране между тем развивались совсем невесело. Летяга показала, как с обрыва бросились в озеро никем не пуганные звери. Они ныряли и не выныривали.
— На массовый заплыв непохоже, — сказал остроумный Лев.
Я не стал досматривать остальное, отодвинул столовый прибор и пошел собирать акваланг. Мне не хотелось возиться с баллонами, тащить на заправку, подключать их к компрессору. Я достал из ящика дыхательный блок и убедился, что жаберные цилиндры покрыты пылью еще, наверное, земного происхождения. Пришлось отсасывать пыль. Потом я отнес жабры в вольеру и бросил их в бассейн. Твашенька со своим сухарем оскалился с наружной стороны заграждения. Бугорчатый арнольд снял с уса нечто похожее на большого шмеля и, держа его в лапе возле уха, уставился на меня. Отдыхая душой в этой компании, я думал о предстоящем погружении в озеро. Кто, кроме меня, корабельного биолога, мог разобраться в ситуации? Я не был сторонником теории группового суицида, хотя примеры тому на Земле известны: самоубийства китов, массовая гибель леммингов в водах тундровых рек. Во-первых, группового не было, звери бросались в воду по одному, и к тому же разновидные звери. Хотя их было в районе озера великое множество, о перенаселении говорить не приходилось. Следовательно, причиной самоубийств была отнюдь не забота о поддержании экологического равновесия. И самое главное, на что пока никто не обратил внимания, в озере не только тонули, в нем еще и купались, и я сам видел, как на берег выходили и обсыхали на пляже многие четвероногие.
Жабры, похоже, заработали — из загубника пошли крупные пузыри. Я вернулся на катер, переключил на себя одну летягу, взял маску и ласты, вывел на дисплей сообщение, что так, мол, и так, пошел нырять, а в случае чего на Землю мое туловище везти не надо, закопайте в Афсати.
Пологое дно озера быстро спускалось от берега. Я плыл параллельно ему, раздвигая дрожащие водоросли, разглядывая пестрых моллюсков, рыб непривычных форм и резвящихся стремительных ластоногих. Я неспешно погружался, ожидая увидеть чуть ли не кладбище непогребенных зверей, уж во всяком случае — обглоданные обитателями озера кости. Но скелетов не было, вообще не было ничего такого, что вызывало бы нервный озноб, только белый туман клубился у самого дна.
В тумане бродили разные звери, иногда выглядывая поверх белой пелены. И непохоже было, что им нечем дышать или что их беспокоит отсутствие атмосферы.
Ничтоже сумняшеся я нырнул в этот туман: опрометчивый поступок. Но разве я мог предполагать, что это отразится на мне самым неожиданным образом, вплоть до искажения внешности. Тени зверей то резко очерчивались по мере приближения, то расплывались в тумане, теряя очертания. Я подплывал вплотную, заглядывал в звериные глаза, трогал носы и усы. Никакой реакции, меня не замечали. Я провел рукой по чьему-то ребристому боку. Зверь не повернул головы, то ли тот самый зверь, которого Вася держал за хвост, то ли на него похожий. Я лег на дно, но кроме неразличимых сверху мелких зверушек, почти плавающих в тумане, ничего не обнаружил. Я порадовался за Васю. Выясним мы тут, в чем, собственно, дело или нет, главное, что звери живы, просто они перешли в другую среду обитания. Для них, видимо, не менее естественную, чем суша.
Что-то мне стало трудно дышать. Действительно, жаберные щели осветились красным — признак загрязнения. Поднявшись выше, в светлые воды, я увидел, как из тумана в сторону берега выходили большие и маленькие животные, медленно одолевая подъем. Я всплыл и заметил в стороне овальный баллон летяги, оба ее глаза растерянно вращались. Потом я попал в поле ее зрения, и летяга зависла надо мной. Рядом показался из воды некто рогатый и зубастый, явно хищник, он со свистом втянул воздух и засопел, как Пенелопа, в пятый раз распускающая безобразно связанный ковер. Меня передернуло, и летяга наверняка зафиксировала мой зряшный неоправданный испуг. Выходя на берег, я услышал тревожный крик карчикалоя и, едва стянув амуницию, кинулся к лагерю, обегая почему-то встречных хищников, хотя раньше всегда двигался по прямой и они уступали мне дорогу.