Алексей Корепанов - Призрачный сфинкс
«Не властны мы в самих себе…» – отрешенно подумал он, и ему вновь захотелось расхохотаться – громко, заливисто и раскатисто, от всей души, до слез, до колик в животе, и хохотать долго-долго, всю оставшуюся жизнь.
«А вот и не смешно, – осадил он себя. – Спокойно, Витя. Будем считать, что это коньячок до сих пор в тебе играет. Соберись, дорогой, успокойся – не ударь в грязь лицом перед собственной химерой…»
Двери с шипением сложились гармошкой и доктор Самопалов, поправив галстук, вышел из автобуса. Скользя подошвами по плотно утрамбованному снегу, который выпал явно не только что, и не час назад, он вэбежал на покрытые ледяной коркой ступени, счастливо избежав падения, толкнул слегка заиндевевшую стеклянную дверь и оказался в зале аэровокзала.
Зал был высоким и просторным, очень тихим и очень пустынным. Никто не сидел в красных, пластиковых, как на стадионе, креслах, ряды которых – спинка к спинке – тянулись вдоль стеклянной стены, выходящей на заснеженную привокзальную площадь; никто не стоял возле окошек билетных касс и у стендов с расписанием авиарейсов; никто не пил кофе и другие напитки за столиками кафетерия. Зал выглядел так, словно все внезапно дружно ушли на фронт, забыв прилепить к дверям соответствующую записку.
А еще доктор Самопалов подумал, что именно так может выглядеть зал аэровокзала, если он видится во сне.
Струя холодного воздуха пробежала по ногам – вероятно, кто-то открыл дверь – и тут же за спиной доктора Самопалова раздался негромкий голос:
– С прибытием, Виктор Павлович.
Врач, внутренне собравшись, медленно повернулся, ожидая увидеть кого угодно и что угодно – даже двойника или собственное отражение, – но позади него стоял совершенно незнакомый человек в темно-синих джинсах и черной кожаной куртке, над воротником которой виднелся краешек пушистого зеленого в клеточку шаpфa. У человека были седоватые виски и худощавое лицо с резкими складками между бровей и глубоко посаженными глазами. Человеку было лет под пятьдесят, и он нисколько не походил на писателя (какими они представлялись доктору Самопалову), а походил он на удмурта, выбравшегося в город из своих удмуртских лесов. Взгляд его нельзя было назвать ни дружелюбным, ни неприязненным – вполне нейтральным был взгляд, не холодным и не теплым.
Доктор Самопалов сдержанно кивнул, не зная, что сказать, а Корепанов тут же повел головой в сторону безжизненного кафетерия:
– Пойдемте, Виктор Павлович, попьем кофе. Коньяк не предлагаю, коньяк вы уже пили и больше, думаю, не пожелаете.
– Откуда вы знаете про коньяк? – спросил врач, покорно направляясь к кафетерию. Корепанов шел рядом, не вынимая рук из карманов куртки. – Как вас по отчеству?
– Яковлевич. Алексей Яковлевич. Насчет коньяка… – автор Сфинкса» коротко взглянул на доктора Самопалова. – Я же пишу про вас. Сегодня ночью дописал эту главу до конца. Тридцатую. Называется она – «Сумерки».
Виктор Павлович остановился, спросил с любопытством:
– То есть, вы знаете, что со мной и завтра будет, и послезавтра? – его опять почему-то начал разбирать смех и он едва сдерживался.
– Нет, пока не знаю.. Вашу сюжетную линию я до конца пока не продумал.
– Выходит, я – ваша выдумка, Алексей Яковлевич?
Корепанов неопределенно повел плечом:
– Честно говоря, понятия не имею. Возможно. Но не обязательно. Есть у меня такое подозрение, что и сам я, и роман мой недописанный – тоже чья-то выдумка. Впрочем, как и все остальное.
– Ковалева? – быстро спросил доктор Самопалов.
Автор «Призрачного Сфинкса» вновь сделал неуверенное движение плечом:
– Как знать, Виктор Павлович… Ковалева… Марсианского Сфинкса… Кого-то еще…
– Господа Бога?
– Господа Бога выдумали мы сами. А Он выдумал нас. Или наоборот. Или кто-то еще выдумал и самого себя, и Господа Бога, и нас. Нам не дано добраться до истины, и мы никогда не узнаем – иллюзорен ли мир и мы сами – или нет.
– Послушайте, а что если именно вы – моя иллюзия, а не наоборот? – медленно спросил доктор Самопалов, продолжая стоять на месте, на полпути к кафетерию.
– Не исключено.
– Пустопорожнее какое-то философствование получается, вам не кажется? Иллюзия… Пустота… Зачем вам все это, если, по-вашему, нам никогда не добраться до истины?
Видение в джинсах и черной куртке слабо улыбнулось одними уголками губ:
– Так проще жить, Виктор Павлович.
Доктор Самопалов покивал, вновь обвел взглядом пустынный зал и пустынную заснеженную площадь по ту сторону стекла. Говорить ему расхотелось. Говорить было не о чем. И не намерен он был никуда идти, и кофе пить был тоже не намерен, а намерен он был стоять вот так, посреди иллюзорного зала – хоть и тысячу иллюзорных лет.
– А снег-то зачем? – все-таки задал он вопрос. Просто из любопытства.
– Так, для контраста. Подумалось ни с того ни с сего: хорошо бы, чтоб морозец. Вот и написал. Я жару не люблю.
– Ну да, конечно. Подумалось… Действительно, почему бы и нет? – доктор Самопалов взглянул в глаза иллюзорному собеседнику. – Вы говорите, что дописали главу до конца. И этот наш разговор там тоже был?
– Да, разумеется. И этот мой ответ.
– И чем же она кончается?
Корепанов некоторое время молчал, рассеянно глядя на серый пол, потом поднял голову. В глазах его под черными, чуть топорщащимися бровями не отражалось никаких эмоций.
– Вы действительно хотите это знать, Виктор Павлович?
– Да, Алексей Яковлевич. Уж будьте так любезны…
– Что ж… – Корепанов сдвинул брови и неторопливо процитировал: – «Доктор Самопалов хотел сделать шаг, но обнаружил, что почему-тo не может сдвинуться с места. А в следующее мгновение понял, что растворяется, как растворяется сахар в чашке горячего кофе. И снег за стеклянной стеной аэровокзала тоже растворялся. Вместе со стеной».
– Значит, говорите, я ваша иллюзия? А если я сейчас сделаю шаг вперед? Или десять шагов?
– Попробуйте.
Доктор Самопалов оторвал ногу от пола – вернее, собрался это сделать, но подошва была словно приклеенной. Человек в черной куртке, так и не вынув руки из карманов, с легкой грустью смотрел на него. Виктор Павлович попытался что-то сказать – и вдруг ощутил себя куском сахара в чашке горячего кофе. Он отчетливо чувствовал, как растворяется – растворяется без следа.
«Черта с два, – подумал он. – Никуда я не денусь. Это тоже иллюзия…»
Снег за стеной исчезал, и там начали проступать неясные контуры чего-то иного.
Автор «Призрачного Сфинкса» отрешенно глядел в пустоту перед собой.
– Дописать? – спросил он себя.
Виктор Павлович горько усмехнулся, глядя на то место, где только что стоял его иллюзорный визави. И вдруг подумал, что не спросил о маге Мерлионе и Антонио Бенетти, о судьбе этих ребят-штурмовиков, и об «Арго» не спросил, и о Марсианском Сфинксе…
