Джон Бойд - Опылители Эдема
Он притянул ее к себе за шею и целовал, а его руки выжимали из нее последние остатки гнева, еще досуха не отжатого ее собственным разумом. Его не прямо высказанное восхищение ее матерью потрясло Фреду, потому что она никогда не держала сторону матери в конфликте родителей. Может быть, она была не права, принимая суждение отца о матери, так же как ошибалась, недооценивая амурные способности Пола Тестона.
— Дорогой, — прошептала она.
— Да, милая.
— Мог бы ты что-то сделать для меня?
— Да, моя радость.
— Сними меня с этой проклятой скалы!
Не говоря ни слова, он встал, поднял ее на плечо и, крепко ставя босые ноги на наклонную плоскость коралла, понес вниз, сказав:
— Мне не хотелось бы, чтобы ты поскользнулась и сломала себе бедренную кость.
Как всегда, Пол был безукоризненно точен. Даже находясь в состоянии душевного возбуждения, он говорил не о ее руке, ноге или шее; его особенно заботили ее тазобедренные кости. Тогда как она, в порыве возбуждения от его объятий и раскрытия подлинного Пола, совершенно позабыла о голосовом передатчике в пуговице куртки.
Когда наступила ночь и над горой взошла первая луна Флоры, они поставили лагерь в зарослях мужских орхидей близ широкой тропы недалеко от деревьев, растущих вдоль потока, вытекающего из разлома в крепостном валу; до лагеря доносился шум водопада.
— Мы сплетем сетку из завитков орхидей, которая защитит наши глаза от света второй луны; он так ярок, когда она в зените, что может разбудить спящего.
Он показал ей, как сплетать завитки, и, когда она поняла смысл поставленной задачи, сказал:
— Я быстренько приготовлю ужин, пока ты закончишь. Ухожу ненадолго, но из мужской заросли не выходи. В ней ты будешь в безопасности.
— В безопасности от чего? — тревожно спросила она.
— Это чисто теоретическая опасность, — сказал он с отсутствующей интонацией в голосе. — Я думаю, это может быть что-то сверху, из леса или из морских гротов откоса.
— Если существует какая-то угроза, — сказала она, — я предпочла бы знать, что это такое. Ведь я пробуду здесь еще четыре месяца.
— Сейчас не будет никакой угрозы, если ты останешься среди мужских цветов. После того, как тебя обучат быстроте обращения с твоим мачете, ты сможешь защититься от чего угодно, абсолютно от всего, что ты будешь считать для себя угрозой.
— Как можно научить быстроте? — спросила она.
— Ты будешь адаптирована, — он широко улыбнулся, — и сможешь делать это примерно так.
Внезапно его не стало; он исчез в заросли так бесшумно, как это могли делать только могоки, некогда населявшие штат Нью-Йорк, оставив ее плести завитки и только удивляться.
И эмоционально, и умственно, и физически Пол был в прекрасном состоянии; но отсутствие записей было неестественным, даже если принять во внимание его обещание «поговорить об этом по прибытии на место». До сих пор его разговоры носили поверхностный характер во всем, что касалось фактов, требующих досконального анализа, а на вопросы он давал какие-то полуответы.
Он знает слишком много, чтобы так мало говорить. Он сказал, что предупреждал Хала об опасности, которую таят в себе тюльпаны, но словом не обмолвился об этом в своих полевых заметках для нее. Пока они шли сюда от места посадки вертолета, он говорил, что проходы в зарослях дали ему ключ к построению теории опыления, но о самой теории он ничего не сказал. Мужские заросли «выставлены» по периметрам — это военный термин. Ей кажется, он знает, почему полы разделены, но он не пожелал поделиться с ней своими мыслями. А теперь эта теоретическая угроза сверху, из леса или из морских гротов? И почему она будет адаптирована, а не адаптируется, чтобы научиться быстроте. Он перевернул ее отношение к жизни, постукивая молоточками прямодушия, но за его чистосердечностью чувствуется скрытность, когда он говорит о Тропике, а его методология определенно стала неряшливой.
Он возвратился, шагая по тропе, неся стебель сахарного тростника и напевая песню елизаветинских времен с припевом «хей-хо и хей но-ни-но». Лунный свет омывал его бронзовое тело серебром, и она сказала:
— Сир, шатер воздвигнут.
— Мадам, приготовьте ваши губки и язычок для пира, — сказал он, отрубая кусок стебля и сдирая с него кожуру. — Это же надо, взять и сообщить мне о дополнительном пункте, касающемся девственности, к нашему давнему брачному контракту… Ваш ужин, миледи.
Это был восхитительный тростник со съедобной мякотью, и пока он, сидя перед ней на корточках, вгрызался в эту мякоть, она вдруг заметила, что в подробностях пересказывает ему всю вашингтонскую историю, начав со своего первого обеда с Халом. Свой рассказ она закончила повторением того, как перехитрила Гейнора. Потом она резко сказала:
— Теория Ганса Клейборга о том, что интеллектуалы не влюбляются, не согласовывалась с намеком Хала на то, что ты не пускал его в заросли. Я чувствовала, что орхидеи могут пробудить твою страсть.
— Клейборг говорил правду. Любовь умного мужчины есть исчисление ценностей.
— Тогда, почему ты не позволял Халу входить в заросли? — спросила она, подавляя зевоту.
Его ответ не оставил у нее никаких сомнений в том, что по духу он ее супруг на веки вечные.
— Хал мог бы «влюбиться», потому что его сверх нормы активные гормоны ослабляли мотивацию его поведения. При двух мужчинах в зарослях у меня появилась бы организация с бессмысленной субординацией, в которой требовалось бы выражать любовь улыбками. Я ученый, а не администратор.
— Ты не приемлешь организацию?
— Вообще-то говоря, к организациям я питаю отвращение. Объективно, они существуют только теоретически, но в них копошится множество подлинных опарышей, которых выводят совершенно реальные мясные мухи… Ты почти спишь. Пойдем под тент.
— Но я хочу знать, до чего ты докопался в проблеме опыления..
— Завтра, — оборвал он ее. — Все это — трудные для понимания умозаключения, и я могу оказаться неправым.
— Ты никогда не бываешь неправ, Пол, но я сплю.
Вытянувшись возле нее, он погладил ее волосы.
— Нет, я могу быть неправ. Как по-твоему, не могло ли быть так, что в первозданной невинности жизни в Эдеме вовсе не было опылителей?
— Но ведь я вошла в Эдем с черного хода, — сказала она, вспомнив Хейбёрна, — прогрызаясь к сердцевине яблока.
— Нет, моя радость, — сказал он, — ты пришла путем невинности и вошла через служебный вход… Давай спать.
Его рука гладила ее волосы, и усталость заволакивала мозг.
— Ты так много должен сказать мне, Пол. Проведи завтра со мной весь день целиком.
