Фредерик Браун - Персона грата: Фантастические повести и рассказы
— Допустим. Но зачем нужна такая двойственность?
— Откуда я знаю? Предположить я могу что угодно, любой бред, но какой толк? Возможно, это некий заговор или тайный союз. Но против чего и ради чего? Не может быть, чтобы все реальные люди входили в этот союз — я, например, ни о чем таком не знаю. — Кэйн невесело усмехнулся. — Этой ночью я видел странный сон. Знаете, бывают такие… на грани с явью. Его даже-рассказать толком невозможно: в нем нет никакой внутренней логики, так… отдельные образы. Так вот, мне приснилось, что где-то есть этакий архив реальности, ему-то и обязаны своим существованием настоящие люди. Архив этот можно пополнять, а можно и сокращать. Все реальные люди входят в некое сообщество, но не знают об этом. Резидент этого сообщества есть в каждом городе, и, конечно, работает где-то кем-то для прикрытия. Дальше я ничего не помню… Ну вот, я совсем разболтался… Простите, Морти, что заставил вас слушать этакую чушь.
Ну вот, теперь вы знаете все. Надо подумать, вы посоветуете мне прикинуться невменяемым. Пожалуй, так и придется сделать, иначе я — убийца без смягчающих обстоятельств. Кстати, что мне грозит в таком случае?
— В таком случае… — Мерсон рассеянно поиграл карандашом и вдруг взглянул Кэйну прямо в глаза. — Психиатра, о котором вы упомянули, зовут не Бэлбрайт?
— Точно!
— Превосходно! Бэлбрайт — мой хороший приятель, а в суде его считают лучшим из экспертов. Можно смело сказать: во всей стране таких немного. Когда мы участвовали в процессах вместе, все они оканчивались оправдательным вердиктом. Прежде чем разрабатывать защиту, я хотел бы посоветоваться с ним. Я приглашу его сюда, а вы снова откровенно обо всем расскажете. Идет?
— Конечно. Вот только… не сможет ли он оказать мне одну услугу?
— А почему бы нет? О чем речь?
— Попросите его захватить с собой вашу фляжку. Вы представить себе не можете, до какой степени она способствует откровенности.
В кабинете Мерсона запел интерком. Адвокат нажал кнопку.
— К вам пришел доктор Бэлбрайт, — доложила секретарша.
Мерсон велел немедленно проводить доктора в кабинет.
— Привет, знахарь, — поздоровался он. — Дай отдых ногам и поведай мне, в чем дело.
Бэлбрайт переместил свой вес с подошв на ягодицы и закурил.
— Поначалу я ничего не понял, — начал он, — но когда узнал о его прежних болезнях, мне все стало ясно. Однажды — ему тогда было двадцать два года, — играя в поло, он получил битой по голове. Удар повлек сильную контузию и потерю памяти. Сначала это была полная амнезия, затем память вернулась, но только о детских годах. Воспоминания юности, вплоть до контузии, проявлялись лишь изредка и фрагментарно.
— Господи! Он забыл все, чему его учили?
— Вот именно. У него бывали просветления… взять хотя бы этот сон, о котором ты говорил. Конечно, можно попытаться полечить его, но боюсь, что уже слишком поздно. Другое дело, если бы мы занялись им до того, как он убил Кинни Кин. Мы не можем рисковать и оставлять его карточку в архиве. Пусть даже его признают невменяемым… Так что придется…
— Что ж, — вздохнул Мерсон. — Сейчас я позвоню куда следует, а потом пойду к нему. Жаль парня, но ничего не поделаешь.
Адвокат нажал кнопку интеркома.
— Дороти, вызовите мистера Доджа и соедините нас напрямую.
Бэлбрайт попрощался и ушел. Вскоре один из телефонов зазвонил, и Мерсон снял трубку.
— Додж?.. Говорит Мерсон… Нас никто не слышит?.. Хорошо. Код восемьдесят четыре. Немедленно уберите из архива карточку Лоренса Кэйна… Да, Кэйн Лоренс… Да, это совершенно необходимо и неотложно. Завтра получите мой рапорт.
Он выдвинул ящик стола, взял пистолет, вышел из конторы, подозвал такси и поехал во Дворец Правосудия.
Там он попросил свидания со своим клиентом и, как только Кэйн уселся напротив, выстрелил ему в лоб. Потом подождал минуту, пока тело не исчезло, и поднялся к судье Аманде Хейс. Нужно было проверить, все ли прошло гладко.
— Приветствую, ваша честь, — сказал он. — Не вы ли говорили мне что-то о деле какого-то Лоренса Кэйна? Никак не могу вспомнить…
— Нет, Морти. Я первый раз слышу это имя.
— Значит, вы мне о нем не говорили? Ладно, попытаюсь вспомнить, от кого я слышал это имя. Спасибо, ваша честь. До скорого…
Письмо Фениксу
(Пер. Е. Кофмана)
Я хочу сказать вам много, так много, что трудно решить, с чего начать. К счастью, большую часть своей жизни я уже не помню. Хорошо, что память ограничена. Было бы ужасно помнить во всех подробностях сто восемьдесят тысяч лет — срок четырех тысяч жизней, прожитых мною со времени первой великой атомной войны.
Это не значит, что я забыл по-настоящему важные моменты. Я помню первую экспедицию на Марс и третью экспедицию на Венеру. Я помню — кажется, это была третья великая война, — как Скору обстреливали с неба оружием, сравнить которое с ядерным — все равно, что сравнивать взрыв Новой с горением нашего медленно умирающего Солнца. Я был помощником командира гипер-пространственного крейсера во время войны со вторыми внегалактическими захватчиками, которые втайне от нас построили базы на спутниках Юпитера и едва не вышибли нас из Солнечной системы прежде, чем мы успели разработать оружие, против которого они не смогли устоять. И они бежали туда, где мы не могли их преследовать, а затем покинули нашу Галактику. Когда мы последовали за ними через пятнадцать тысяч лет, их уже не было. Они вымерли за три тысячи лет до того.
Я хочу рассказать и об этом — о том могущественном народе и о других, — но сперва, чтобы вы знали, откуда все это мне известно, я расскажу о себе.
Я не бессмертен. Во Вселенной есть лишь одно бессмертное создание. По сравнению с ним я ничего не значу, но вы не поймете и не поверите мне, пока не узнаете, кто я такой.
Имя мое не важно, и это к лучшему — ведь своего настоящего имени я не помню. Это не так уж странно, как может вам показаться: сто восемьдесят тысяч лет — долгий срок, и по тем или иным причинам я менял имя более тысячи раз. И что может иметь меньшее значение, чем имя, данное мне родителями сто восемьдесят тысяч лет назад?
Я не мутант. Это произошло со мной, когда мне было двадцать три, во время первой атомной войны. То есть, первой войны, где обе стороны использовали атомное оружие — разумеется, если сравнивать его с оружием, разработанным впоследствии, это оружие было слабеньким. Прошло менее двенадцати лет с момента открытия атомной бомбы. Первые бомбы были сброшены в малой войне, когда я был еще ребенком. Они быстро закончили войну, потому что были лишь у одной стороны.
