Юрий Брайдер - Между плахой и секирой
Одной рукой продолжая удерживать Песика, она другой нашарила початую бутылку водки. Пытаясь опередить ее, Песик потянулся к стакану, который при умелом использовании был гораздо опаснее ножа, но запоздал на мгновение. Бутылка с треском раскололась о его голову. Глаза залила водка, а потом кровь.
Сознание он если и потерял, то всего на секунду, хотя со стула свалился. Барышня тем временем лихо опрокинула свой стакан и принялась чистить яйцо.
В квартиру с шумом ввалились два мрачных мужика. Они волокли сорокалитровый бидон подсолнечного масла, а сверх того – два круга сыра.
– Нет там больше ничего, – буркнул один, косясь на Песика.
Другой, не произнеся ни слова, приставил к виску распростертого на полу гостя ружейный обрез. Хозяйка квартиры заговорила, в промежутках между фразами не забывая откусывать от яйца:
– Лично я ни против воров, ни даже против убийц ничего не имею. Если бы ты кого по делу пришил, я бы и не почесалась. А вот бессмысленные убийства не одобряю. Зачем ты без всякой нужды баб переводил? Я, кажется, тебя спрашиваю!
– Тебе не понять, – процедил сквозь зубы Песик.
– Мне тебя не понять, тебе меня… – вздохнула барышня. – Ну вот скажи тогда, зачем это мне нужно – за всех талашевских баб заступаться? Не понимаешь? То-то и оно… Приговор мой будет такой… Жить ты будешь, но к женскому полу уже больше не подступишься. Снимайте с него штаны.
Девушка встала и жестом фокусника выхватила откуда-то опасную бритву, холодно поблескивающую даже в отсутствии источника света. Может, впервые в жизни Песику стало по-настоящему страшно. Перспектива остаться скопцом была куда ужасней неволи и даже самой смерти. Он завыл и бешено забился, но крепкая рука уже сжимала его мошонку.
– Не надо! – захлебываясь слюной, завыл Песик. – Прошу! Лучше убейте!
– Не надо, говоришь? – девушка продолжала тянуть на себя детородный орган Песика. – Меня Ритой, кстати, зовут. Но для своих я – Королева Марго. Понятно? Будешь теперь на меня работать. Приговор пока считаем условным. Если подведешь, я тебя лично охолощу. За мной не заржавеет. У кого хочешь спроси. Согласен ты на такие условия?
– За свои яйца я и не на такое соглашусь, – искренне признался Песик, но про себя подумал: «Ничего, сучка, я тебе это унижение не забуду!»
– Ну вот и договорились. Одевай штаны, – она спрятала бритву и принялась протирать водкой руки.
Разные времена рождают своих героинь. Особенно времена лихие. Столетняя война породила пламенную Орлеанскую Деву. Братоубийственная российская распря – кровавую Соньку Золотую Ручку и мало в чем ей уступающую Лариску Рейснер. Катастрофа, названная Великим Затмением, явила миру Королеву Марго, одно упоминание о которой заставляло трепетать Талашевск.
В банде состояло человек десять-двенадцать, но на дело обычно ходили вчетвером: Королева Марго, два мрачных мордоворота, приходившиеся ей дядьками, и Песик.
Когда в магазинах и на складах брать стало нечего, перешли к квартирным налетам. Объекты Королева Марго находила сама, обходя дома под видом сестры милосердия общества Красного Креста. Ей – хрупкой и миловидной, с глазами-фиалками и губками бантиком – открывали почти всегда, а потом еще и чаем хотели угостить. Неосторожных хозяев не смущали ни блатные повадки самозванной медички, ни прокуренный голос, ни подбородок, похожий на крепкий мужской кулак.
Банда, к тому времени уже разжившаяся автоматическим оружием, дожидалась ее сигнала в подъезде. Если в квартире находились только старики да дети, Королева Марго управлялась и одна, а если сопротивление обещало быть серьезным, звала на подмогу сообщников.
Брали только золото, меха, драгоценности и дорогой хрусталь. Уходя, хозяев в живых не оставляли – непременно донесут. Если среди них попадались молодые женщины или девочки, их отдавали Песику. Насилие и последующее удушение всегда происходили в присутствии Королевы Марго, отпускавшей по этому поводу весьма забавные комментарии. Песик на первых порах смущался чужих глаз, но потом привык. Дядья подобные оргии терпеть не могли и в это время обычно закусывали на кухне. Чрезмерностью их аппетит мог соперничать разве что с их же скупостью на слова.
Попухли все они глупо – не на милицию нарвались и не на отряд самообороны, а на другую банду, имевшую схожую специализацию. Перестрелка длилась не меньше часа. Когда же удача стала окончательно клониться на сторону конкурентов, Песик одной очередью уложил и подраненных дядек, и саму Королеву Марго (он никогда не мог простить ей страх, пережитый при первой встрече).
Из осажденной квартиры он ушел по водосточной трубе – но не вниз соскользнул, как ожидали враги, а вскарабкался наверх.
Жилье и имущество Королевы Марго перешло в его собственность, однако новую банду Песик собирать не стал. Не стяжатель он был по натуре. Голода и жажды можно было не опасаться, а другие потребности он удовлетворял за счет юных побирушек, которых ужас сколько развелось за последнее время. Под морг он приспособил имевшийся в доме просторный подвал.
Жить можно было припеваючи, но не давали. То кастильцы налетят, то арапы ворвутся, то воссозданная Коломийцевым служба безопасности начинает очищать город от криминальных элементов. Кроме того, слух о маньяке, убивающем девочек, распространился достаточно широко. Знающие люди даже примерный адрес этого монстра указывали. Пришлось Песику спешно ретироваться из города. А в лесу или в глухой деревушке одному не прожить – сожрут, если не волки, так люди.
Песик скитался из одной банды в другую, пока не пристал к экспедиционному отряду сил самообороны. Главной задачей этих отпетых головорезов, среди которых было немало бывших зеков, уцелевших при ликвидации талашевской исправительно-трудовой колонии, было проведение глубоких рейдов на территорию сопредельных стран, неведомо каким образом возникших вокруг.
Такая жизнь пришлась Песику по нраву. За погубленных кастильцев или степняков, а уж тем более за арапов, никто не корил, а наоборот, еще и благодарили. Взамен своей доли добычи он просил только бабу, редко двух, чем лишь укреплял свой авторитет. Как-то сама собой вокруг Песика сложилась кучка единомышленников, еще помнивших глумливые комментарии покойного Лишая к ветхозаветной легенде о Каине и Авеле.
Сначала в шутку, а потом и всерьез они стали звать себя каинистами. Но пока это была всего лишь игра, одна из тех, до которых так охочи мужчины. Сам Песик, не имевший склонности к отвлеченному мышлению, не очень-то ею интересовался. Возможно, каинизм так никогда бы и не стал настоящей религией, если бы не усилия прибившегося к отряду отца Николая – расстриги, пьяницы, бабника и садиста.
