Дэвид Герролд - Ярость мщения
– Значит, мой фургон…
– Правильно. Я все время имела твой код. Мы могли подорвать тебя в любую секунду.
– Вот дерьмо!
Лиз согласно кивнула. Неожиданно я спросил: – Почему ты этого не сделала?
– Мы предоставили тебе шанс сдаться.
– Вы знали, что это я?
– О нет, на твоем месте мог оказаться любой другой осел. Я собиралась допросить водителя, зачем он доставляет оружие червям, но когда поняла, что это ты, то вколола тебе возбуждающее вместо снотворного.
– Я же мог сбить тебя! Я уже держал палец на кнопке! У меня были зенитные ракеты!
– Но ведь ты не выстрелил, не так ли?
– Нет. Я не знал, что это ты, но видел, что ты промахнулась не случайно. Ты могла бы взорвать меня, если бы захотела. Поэтому я сообразил, что это предупредительные выстрелы. Ты хотела просто остановить меня. Отец учил меня никогда не спорить с заряженным пистолетом. Конечно, он говорил о мире игр – там всегда найдется выход, – но некоторые его принципы применимы и к реальному миру. По крайней мере, я надеюсь на это.
– Разумеется. Твой отец был умным человеком. И ты поступил правильно, когда послушался его. Если бы ты открыл ответный огонь, то взорвал бы себя. Я послала шифрованный сигнал еще за сотню километров. Ты был курком. Система самоуничтожения была приведена в готовность и ждала. Сработает ли она, зависело от того, выстрелишь ты в ответ или нет. Я уже видела три фургона, которые взлетели на воздух таким образом. Должна сознаться, я ожидала, что ты станешь четвертым.
Я вспомнил, как был близок к тому, чтобы нажать на кнопку, испугавшись пикирующей вертушки. Какая-то доля секунды – «Сайдуиндер-6» полетел бы ей вслед.
То, что я сказал Лиз, не целиком было правдой. Я не открыл огонь не потому, что трезво оценил ситуацию. На это не оставалось времени. Я не стал стрелять, потому что… не стал стрелять. Если покопаться в памяти, единственное, что можно увидеть там, – я сам, отдернувший руки и сказавший: «Нет!» Я не знал, почему остановился.
Некоторое время я пытался понять, не потерял ли я самообладания. Не растерялся ли? Не испугался ли?
Нет, ни то, ни другое.
Я мысленно представил, как фургон накрывает шар пламени, рама мгновенно корежится, ломается пополам, стенки вылетают наружу, куски металла разносятся в стороны, отброшенные силой взрыва. Потом снова полыхает огонь, когда начинают рваться боеприпасы, и вспышки сливаются с продолжающим распухать огненным шаром – все это могло быть мною!
Я мысленно перенесся к началу, вспоминая вертушку, пикирующую на нас и проносящуюся над самой крышей, – себя самого, залезающего в турель и что-то почти механически делающего с приборами управления огнем – мой палец на кнопке – взрыв позади меня! – компьютер, спрашивающий: «Открыть ответный огонь?» – "Нет! "…
Я задержался и изо всех сил сосредоточился на этом «Нет!». Вот где главное! Почему я закричал «Нет!»?
Я продолжал удерживать этот кадр, снова и снова прокручивая его в голове, мучительно исследуя. Ответ, который мне нужен, прямо здесь – в моей памяти.
И неожиданно он попал в фокус. Я понял, почему не выстрелил, и даже улыбнулся от удивления.
– Разве это так смешно? – спросила Лиз.
– Очень. Знаешь, до какой степени я болван?
– Знаю, – ответила она, – но все равно можешь мне сказать.
– Я убегал, потому что думал, что сошел с катушек. Мне казалось, что я потерял надежду остаться человеком.
– Если ты имеешь в виду тот небольшой инцидент в Семье, – спокойно заметила она, – то я знаю о нем все. Ни один суд не обвинит тебя. Все, что ты сделал, было законно. – Она окинула меня взглядом. – С тобой все в порядке?
– Нет. – Где-то между ушами стоял невообразимый шум. – Я не хочу говорить о Семье. От этого у меня болит голова. И желудок тоже. – Стена между мной и моими воспоминаниями начала рассыпаться. Я снова мог испытывать боль. Я прижал запястья к глазам, стараясь стереть видения.
Лиз с интересом смотрела на меня.
– В голове стоит шум, – попытался объяснить я. – Там опять все перемешалось. Пока я не думаю о случившемся… пока говорю о других вещах, со мной все в порядке.
– Ты рассказывал, почему не нажал на кнопку, – напомнила она.
– Все это части одного и того же. – Это было трудно объяснить, но в то же время легко. Как только я начал, слова стали вылетать по собственной воле. – Понимаешь, Лиз, я не знаю, кто я. И боюсь, что начинаю превращаться в… подобие того, кого я очень хорошо знал. Вот почему тот случай в… Поэтому я… Я ехал, чтобы умереть, и не хотел умирать. И в то же время не мог придумать ничего другого. Я был совершенно уверен, что стал другим, утратил всякое чувство… чувство чего?.. Святости человеческой жизни.
Но это хорошо. Я только сейчас понял, что не выстрелил в вертушку, потому что не смог. То есть не захотел. Я уже почти выстрелил. В какой-то момент чуть не нажал на кнопку – но не нажал. Почему-то я знал, что на самом деле ты не хочешь боя. Просто знал это. Ты не хотела убивать меня и не была моим врагом. Вот почему я не выстрелил. И это чудесно. Если бы я действительно превратился в какого-нибудь монстра, я был бы сейчас мертв. То есть… – Я начал смеяться. – Это потрясающе! Я чувствую себя на тысячу лет моложе! Потому что обнаружил, что я не так уж плох. Это очень важно для меня. Правда!
Лиз ласково улыбнулась и потрепала меня по коленке. Ее прикосновение показалось мне почти что нежным.
– Это то самое, что так полезно узнавать, – сказала она. – Для некоторых из нас… – И оборвала себя на полуслове.
– Нет, договаривай до конца! – потребовал я. Она покачала головой: – Это не важно. – Потом посмотрела на меня: – Знай только одно, Джим: ты не единственный, кому приходилось повсюду таскать вопросы с собой.
Я подумал.
– Нет, наверное, не единственный. Думаю, я был туповат, считая, что один мучаюсь.
Лиз вздохнула, сразу показавшись мне усталой.
– В Денвере проводят целую программу, чтобы поддерживать нас в здравом уме. Нельзя принимать решения, какие мы вынуждены принимать день за днем, и оставаться при этом людьми. Но мы каким-то образом должны сохранять человечность – иначе утратим то, за что сражаемся. Мы только начинаем понимать масштабы всего происходящего, Джим, и это самая большая проблема, с которой мы столкнулись. Если что-нибудь и победит нас, так это неспособность взять на себя ответственность за происходящее в наших головах.
– М-м, – протянул я.
– Ты о чем?
– Ни о чем.
– Очень громкое ничто.
– Просто… решение взять на себя ответственность за то, что происходит в моей голове, и втянуло меня в эту грязь.
Лиз сосредоточилась на приборах. Я решил, что она меня не слышит, но внезапно она сказала: – Ладно, но подумай, в какую грязь ты бы вляпался, если бы не взял ответственность на себя?
