Сборник - Фантастика, 1985 год
У меня не было времени ждать, когда стена поднимется достаточно высоко и, обмотав голову рубашкой Дина, я прополз под стеной. Впечатление было такое, будто я нырнул в кремовый торт. В соседнем номере дверь оказалась незапертой, и, выбравшись в коридор, я ринулся на последний, самый верхний, этаж.
Проклятый брейкер! Устроив такую фантасмагорию, он, будучи обнаруженным, наверняка попытается удрать с Амброзии на спасательной ракете. Ярость, с которой я думал об этом, была вызвана еще и тем, что мне только сейчас стал ясен план его бегства.
Я оказался прав. Пахарь, уже в скафандре, возился у аварийного выхода на поверхность, когда я подсечкой сзади сбил его с ног. Он с грохотом ввалился внутрь кессонной камеры.
В тот же миг дверь за нами закрылась.
– Назад! - закричал Пахарь, отталкивая меня. - Здесь смерть!
– Спокойно! - сказал я, выравнивая дыхание. - Вы арестованы. Дайте руки.
Увидев наручники, он сначала остолбенел, а потом вдруг залился безумным смехом:
– Полиция?! Вы из полиции?… У вас есть тюрьма, шериф?
– Я зональный комиссар по безопасности и сотрудничеству, вот мой значок. А теперь идите со мной.
Я потянул рычаг двери, но он не подался. Кнопка аварийного открывания тоже не сработала. Пахарь все смеялся:
– Мы заперты, комиссар! Может, лучше откроем другую дверь и прогуляемся по Амброзии? Правда, ваш костюм легковат…
– Бросьте болтать! - оборвал я. - Уберите поле.
– Какое поле?
Я вздохнул, стараясь набраться терпения.
– Биополе, с помощью которого вы вывели из повиновения технику на Нектаре, Мирре, Тетисе, а сегодня здесь, на Амброзии.
Он как-то очень искренне раскрыл глаза:
– Вы что, считаете меня диверсантом?
– Вы особенно опасный диверсант - - брейкер. Слыхали такое слово?
Он смотрел на меня так, будто перед ним стоял пришелец из другой галактики.
Я подергал рычаг - дверь не открывалась.
– И кроме того, вы подозреваетесь в покушении на убийство.
Это, кажется, его почти не удивило. Он лишь пожал плечами: - Почему же убийство?…
– Вам лучше знать, зачем вы решили убрать Мана.
Он молниеносно вскинулся: - Мана?!!
– Перестаньте кривляться! Мы знаем всё.
Он резко подался вперед: - Что вы знаете?!
Нервы мои были напряжены, я ждал опасных движений и ударил его прежде, чем подумал. Он опрокинулся в угол, пошевелился и затих. Я наклонился над ним. На губах Пахаря выступала кровь, но глаза, полные слез, были открыты. Он смотрел куда-то вверх, сквозь меня, и в этом отрешенном, пустом взгляде читалось полное равнодушие к собственной судьбе. Такой взгляд бывает у пилотов, когда их достают из обломков ракеты.
– Боже мой! - застонал он вдруг, мучительно морщась. - Вот он, этот мир! Вот его словарь: диверсия, покушение, убийство! Если б я знал! - Он привалился плечом к стене и поднял на меня глаза. - Оставьте эту дверь, комиссар. Мы все равно отсюда не выйдем… Вы ничего, ничего не поняли в моем поведении! Так послушайте, что я скажу…
Сейчас, когда все закончилось и делом Пахаря занимаются сразу две комиссии - следственная и научная, мне часто вспоминается эта неожиданная исповедь. Я слушал ее, прислонившись к двери, ведущей наружу, в пустоту, а Пахарь, в неуклюжем скафандре со снятым шлемом, говорил, полулежа в углу.
Не скажу, что я тогда сразу поверил ему и все понял. Нет, многое я осмыслил и уяснил гораздо позднее. А тогда, отделяемый от мертвящей пустоты лишь тонкой полоской стали, я временами испытывал мутное чувство нереальности, потусторонности происходящего. Дверь за моей спиной медленно, покрывалась пленкой изморози, и настоящему брейкеру ничего не стоило открыть электронный замок… Там, за дверью, был вечный холод и мрак, а здесь, в тесной камере, где так странно сошлись два узника, метался беспокойный человеческий голос:
– Я начну издалека, комиссар. Знаете ли вы, что люди и машины часто не понимают друг друга только потому, что пользуются языком? Да-да, комиссар это так! Вы небось думали, что язык - самое лучшее средство общения? Ничего подобного!
– Я знаю об этом.
– Неужели? Откуда?
– Наши эксперты изучили изготовленное вами терминальное устройство и поняли его принцип.
– Вот оно что! Я вас недооценил, прошу прощения. Что же вы еще узнали?
– Мы узнали, что вы запрограммировали герионский компьютер, а через него - и международную сеть ЭВМ - на убийство доктора Мана.
Пахарь с отвращением и яростью окинул меня взглядом:
– Какая глупость! Зачем мне его убивать?
– Очевидно, чтобы провалить программу “Скайфилд”.
– Что это за программа?
– Разработка способов производства искусственной пищи. То, чем занимается Май, - аутотрофный синтез.
– А, “манна небесная”! “Камни, обращенные в хлебы”! Понятно. Значит, вы считаете, что на этом пути людям астероидов ничего не угрожает?
– Решать такие вопросы - не мое дело.
– А чье? Мое?… Впрочем, да, мое. Но и ваше тоже! Это касается всех.
– Следствие изучит мотивы вашего преступления.
Пахарь вновь озлобился:
– Да нет никакого преступления, поймите вы! Нет! - Он помолчал, переводя дух. - Ну хорошо, я хотел сказать вам кое-что, а теперь, пожалуй, расскажу все… Да, комиссар, я разработал систему общения с компьютером, основанную на принципах внеязыковой коммуникации. Вы замечали, что людям, мало знакомым между собой, бывает трудно понять друг друга? А почему? Потому что они вынуждены пользоваться только языком. А ведь масса информации прочитывается, как говорится, на лице. Порой словом невозможно выразить то, что говорится глазами. А иногда словами сообщается одно, а лицо говорит совсем другое. И, наоборот, пустое междометие, какоенибудь “ах!” наполняется глубоким смыслом, если его сопровождает взгляд, говорящий многое… В общем когда-то, очень давно, я задумался: а разве нельзя пополнить средства общения с компьютером чем-нибудь из этой внеязыковой области? Представьте: машина ощущает человека, воспринимает его психофизическое состояние, “видит” его, как говорится, “насквозь” - и благодаря этому значительно лучше и глубже понимает то, что человек говорит, обозначает словами. Вот в чем состояла проблема, над которой я работал долго, очень долго - больше десяти лет.
О, это была адская, изнурительная работа! Мне пришлось решить массу частных, промежуточных проблем, преодолеть множество тупиков, несколько раз отказываться от уже пройденного пути, возвращаться назад и начинать заново… Я буквально сжился с компьютером, я проводил в контакте с ним все свое время. Постепенно машина все лучше понимала меня, и вот, два-три года назад, кое-что начало получаться. Я добился того, что смог вести с компьютером сначала короткие, а потом все более длинные и глубокие беседы с использованием расплывчатых понятий. Не знаю, поймете ли вы меня… Слушайте. В информатике есть такой термин - расплывчатые понятия. К ним относятся слова, которые, грубо говоря, значат вообще очень много, а конкретно - ничего. Примеры таких понятий: “честь”,, “любовь”, “бог”, “справедливость”… Каждому из них, конечно, можно дать какое-то одно узкое определение, но любое из них будет неполным и неточным. До сих пор в общении с машинами расплывчатые понятия считаются большим злом, при постановке задач их стараются избегать, в крайнем случае - заранее придают им какой-то узкий, строго определенный смысл.
