Дмитрий Щербинин - Пробуждение
- Как ты уже вырос, Алешечка. - голос ее был светлым, а рядом клевали хлеб белые голуби, ворковали - было очень тепло, уютно.
Все же надо было спросить про папу, и он спросил. На мгновенье какая-то тень пробежала по лицу матери, словно какое-то давнее, неприятное воспоминание коснулось ее - коснулось и тут же было унесено голубкой, которая белым облаком пролетела возле ее лица.
- Так папа же ждет нас, он на поле, он среди цветов. Ты помнишь те колонны? Так это же было пришествие весны - видишь, как она все чудесно преобразила. Ну что - пойдем ли на поле, к папе?..
- Конечно... пойдем, побежали...
И Алеша рядом с мамой побежал по этим цветущим улицам. Иногда навстречу попадались люди, тоже счастливые, тоже сияющие, Алеша улыбался им - улыбался также, как улыбался и деревьям, и солнечному свету. Он опять не замечал их лиц, он знал, что и они к чему-то стремятся, но что это, его не касается, потому что это (по крайней мере пока) только тех людей касающиеся приключения...
Но вот город остался позади, и вышли они на необычайное поле. Алеша сразу почувствовал, что именно к этому месту прикоснулась та темная, грохочущая, но оказавшаяся на деле доброй колонна. Теперь все поле было заполнено цветами, да не просто заполнено - это был живой, толщиной во многие метры, состоящий из мириадов самых различных цветов ковер. И какие это были цветы! И знакомые, и незнакомые - все они благоухали, и в каждом лепестке чувствовалась сила, которая способна была наполнить своим светом и нежным запахом целый мир. Среди всех этих бессчетных цветов одно место выделялось особенно, это место было неподалеку от берега озера, вода в котором была настолько чистой, что, казалось - это воздух немного загустел, и запустил в свои владения вместо птиц ярких, переливчатых пташек. В это месте возле озера ковер прогибался вниз, и видна была глубина на несколько метров - там тоже были цветы, но какие-то особенные, отличающиеся ото всех, бывших в иных местах - они и двигались особенно, и шептали что-то - тогда Алеша понял, что в этих самых цветах и был его отец, что именно в часть этого живого, тянущегося к солнцу ковра и обратила его та темная колонна. Это же самое понимала и мать его - она принимала это с радостью, как должное, она уже и заранее знала, что именно так все и будет. Она сделала несколько шагов, и то место, где был ее муж неожиданно приблизилось:
- Что ж ты стоишь? - спрашивала она у Алеши. - Ты тоже подойди к своему папе, поздоровайся с ним...
Алеша кивнул тем цветам, но подходить не стал - он просто почувствовал, что должен находится теперь в каком-то ином месте, делать что-то иное - он, еще не совсем уверенный, взглянул на этого, из цветов состоящего отца, и безмолвно спросил - так ли он все понимает, и он получил беззвучный утвердительный ответ. Тогда он обратился к маме:
- Мама, ты говоришь, что я подрос?..
- Да, ты очень-очень подрос, сыночек. Ты кажешься совсем уже взрослым... Но для меня ты все равно окажешься Алешенькой...
И тут не было сказано ни одного слова - никакие слова не передали бы той светлой печали которую они почувствовали в сердцах, и никто не противился, потому что все они понимали, что именно так и должно свершится - Алеша направился к городу, и тут началась новая глава в этой истории.
* * *
Город представлялся ему целым миром. Город не был постоянным, невозможно было нарисовать какой-либо его карты, ибо даже противоположные части его порою смешивались друг с другом, и всплывали там где приходилось случаем, или же течением Алешиных мыслей. Город был прекрасен, светел, он же был мрачен и уродлив - и все это могло совмещаться в одно время, и в одном месте. Пере Алешей открывались некие пейзажи, однако, он не мог бы их описать, потому что они тут же наполнялись образами - то были воспоминания о сказочных приключениях, которые он, оказывается, пережил в этих, или очень похожих местах. Везде, даже внешне замкнутых пространствах был бесконечный объем - стоило только углубить на каком-либо предмете внимание, как он становился центром некой новой картины, и все это происходило так гармонично, так все спокойно и созвучно Алешиной душе было, что он должен был бы радоваться, должен был бы парить из одного видения в другое, но нет радости не было, чего-то самого важного, без чего все это было лишь декорацией не хватало. И он не парил, он медленно-медленно шел. И тогда наступила осень. Была длинная-длинная, неведомо как далеко тянущаяся аллея, был плачущий шелест темно-желтых и бордовых листьев, время от времени надвигался ветер и в порывах его деревья выгибались, листья летели по этой главной аллее, летели и по боковым, и везде был их шепот, и тяжелое, умирающее дыхание. Многие-многие листья уже совсем потемневшие лежали на земле, над ними поднималась и медленно, как облака двигалась призрачная пелена, и хотелось лечь, погрузится в их постель, и заснуть - просто заснуть, и там, в глубинах снов, быть может найти то, без чего все-все было опустошенным, уходящим в небытие... умирающее...
Он хотел лечь, и тут же обратился в лист - в один среди этого бесконечного многообразия несомых куда-то ветром листьев, иногда они прикасались к нему, но Алеше было холодно от их прикосновений, он сторонился их, и, наконец, вылетел на такую аллею, где все уже было темно, где все уже лежали мертвыми, а он последний летел в морозном, сером воздухе, и хотел того только чтобы поскорее прилечь среди них, и там, в темноте, в долгом-долгом сне, все-таки, быть может вспомнить...
А потом он увидел впереди ЕЕ сияние. Она качалась на качелей, веревки которых были приделаны к верхним ветвям двух огромных, на многие-многие метры подымающихся берез. Она вздымалась до самого неба, до бывшего там сияния солнца и звезд - ЕЕ волосы вздымались и опадали, подобно потокам звездных ветров, и каждый такой взлет и падение, и вновь взлет с иной стороны продолжалось время, которое было больше веков и тысячелетий - Алеша чувствовал, как уносятся эти ничего не значащие эпохи, и созерцал, и летел к ней. Да - время ничего не значило, время давно уже потеряло всякое значение...
Он испытывал восторг, но он испытывал и печаль, и неведомо сколько океанов слез вытекло из него за время этого полета - но вся эта вечность промелькнула в одно мгновенье, и, когда ОНА в очередной раз взмыла в небо, то уже не вернулась - нет - белой лебедушкой, облаком светоносным полетела над парком, и Алеша знал, что ему за ней уже не угнаться. Но он подлетел к качелям, и он уселся на них, и стал раскачиваться все сильнее и сильнее - он взлетал, и плакал, потому что уже чувствовал, что долгой-долгой будет их разлука. Но в то же время, в душе он ликовал - он знал, он ни на мгновенье не сомневался, что в конце концов они все-таки будут вместе. И вот, вместе с этой уверенностью, стали преображаться и те ветви, возле которых он пролетал - на них появилась зелень, вот и сирень расцвела, вот зазвенел воздух от пения птиц, грудь восторгом ветер наполнил - сколько в нем теплоты, сколько запахов молодой жизни было! И тогда, при очередном движении качелей вверх, Алеша полетел над сияющим, пышными весенними красками полнящимся парком. Он знал, что выглядит сейчас как облачко, но это ничего не значило... По прежнему главной была печаль, предчувствие поисков в этом огромном мире...
