П Шуваев - Сказание о морде небритой
- Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
Секретарша не пошевелилась.
- Не так, - сказал Кварк. - О, какая шикарная чмара!
Секретарша не пошевелилась. Брат Аврелий пытался пробудить ее исполнением мессы, наигрывая на губах органные мелодии, но тоже не добился успеха. Неизвестно, сколь долго продолжалось бы это безобразие, если бы тигр не подошел к секретарше и не лизнул бы ее в руку.
Помещение огласилось пронзительным женским визгом.
- Мыши! Помогите! - закричала секретарша, не раскрывая глаз.
Когда она раскрыла глаза, визг стал только громче. Тигр в испуге уже выскользнул за дверь, а она все кричала: "Тигры! Ой, мамочка, тигры! Ой, помогите!"
- Здравствуйте, - повторил небрит, - я небрит.
- Вы что, не видели, что ли, - сказала секретарша, несколько придя в себя, - что на двери написано?
- Там написано, что без доклада входить нельзя.
- Ну вот, - с удовлетворением констатировала она.
- А мы с докладом.
Небрит протянул ей пергаментный огрызок. Секретарша прочитала, и глаза у нее полезли на лоб. Прочитала еще раз - и расхохоталась. И уж так долго, так громко она хохотала, что не прошло и часу, как из-за дубовой двери, которую посетители и не приметили в суматохе, раздался громовой голос:
- Ариадна Константиновна, что с вами?
Потом дверь стала раскачиваться, скрипеть и наконец сорвалась с петель. В проеме возник человек могучего сложения с длинной седой бородой.
- В чем дело? - спросил он негостеприимным басом.
- Здравствуйте, - вновь сказал небрит, - я небрит.
- Перитрихий Триптофанович, - выдавила из себя Ариадна, - вот эти вот... они...
Ой, не могу... Они принесли вот это вот, чего-то такое про штаны...
- Так что же? Неужели этого достаточно, чтобы отвлекать меня от работы? - Перитрихий Триптофанович укоризненно зевнул.
- Они... они говорят... что это доклад, - борясь с приступами смеха, пролепетала Ариадна.
Профессор взял пергамент и принялся разбираться в старорежимной латыни.
- Как вам должно быть известно, граждане, вопрос о целесообразности ношения штанов, равно как и вопрос о нецелесообразности ношения оных, давно уже сняты с повестки дня и потому не могут ни для кого представлять никакого интереса - ни общеобразовательного, ни сравнительно-модистического.
- Покорнейше прошу не счесть за дерзость, - вмешался брат Аврелий, однако же позволю себе заметить, что вы, сеньор, изволили прочесть текст, на аверсе сего листа рукою пастыря моего запечатленный, доклад же на реверсе начертан.
- Это еще что за чудо такое? - профессор воззрился на брата Аврелия.
- Я смренный бенедиктинец...
На лице Перитрихия Триптофановича выразилось глубочайшее презрение к духовенству, однако он все же взглянул на другую сторону листка.
- Тут же вверх ногами написано, господин кюре, - с убийственной иронией заметил он.
Небрит, убедившись, что профессор действительно держит пергамент вверх ногами, изловчился, подпрыгнул и перевернул лист: не зря небриты славятся умением обращаться с рукописями!
- Так-то оно лучше, - разъяснил профессор. - И вы полагаете, что это доклад?
- Конечно, - ответил Кварк.
- А это кто?
- Гомункулус я, - сказал Кварк, поскольку секретарша молчала.
- Я вас, кажется, не спрашивал, молодой человек.
- Он утверждает, что он этот... ну... а, гуманкулус! - сказала Ариадна Константиновна.
- Так гуманист или гуманоид? - профессор впервые за все время был, казалось, несколько озадачен. - Гуманисты нам нужны, а вот без гуманитариев мы уж как-нибудь обойдемся.
- Да не гуманитарий я!
- Это, разумеется, заслуживает внимания. С другой стороны, гуманизм...
- Гомункулус я! Вот я кто! -Кварк потерял терпение и остатки присущей ему обходительности.
- Что вы имеете в виду, молодой человек? Извращенцев не потерплю!
- Простите, пожалуйста, сказал небрит, - но он не извращенный гомункулус, а самый настоящий.
- Гомункулусов не бывает! Это все знают, это я лично давно уже доказал, а за пятьсот лет до того Парацельзиум подтвердил мои выводы. Я доказал, понимаете вы?!
- Парацельзиум? Вы, очевидно, имели в виду Парацельса? - смиренно вопросил брат Аврелий.
Профессор вновь посмотрел на него с тем же презрением бог весть которого сословия ко второму.
- Вон отсюда! - взвизгнула Ариадна Константиновна.
- Правильно, - сказал профессор, - меня нельзя поправлять и перебивать. Я же сказал: Парацельзиум и Празеодиум! Следовательно, можно считать достоверно установленным и документально удостоверенным, что как с точки зрения современной прогрессивной науки, так и с точки зрения всех прошлых ретроградно-вымирающих лженаучных и псевдоученых течений и направлений, никаких гомункулусов никогда не существовало, потому что существовать не могло и не может. Таким образом, молодой человек, перед лицом передовой научной мысли вы выступаете как самозванец и извращенец. Убирайтесь из моего кабинета и не мешайте работать!
- Уж помолчал бы лучше, старый хрен, - Кварк, похоже, вновь обрел всю свою галантность и обходительность, что, однако же, не помешало ему покинуть помещение.
Снаружи раздался громкий облегченный вздох. Профессор строго посмотрел на небрита.
- Итак, молодой человек, если я правильно вас понял, вы имели в виду обратиться ко мне на предмет дешифровки како-то там рукописи?
Небрит обреченно кивнул. Он все пытался вспомнить, в каком именно контексте упоминался профессор Перитрихий Триптофанович.
- А не кажется ли вам, что с вашей стороны в высшей степени неделикатно отвлекать от работы столь занятого человека ради предметов, представляющих более чем сомнительный интерес? - небрит собрался было ответить, но профессор не дал.
- Не говоря уже об этом, как могли вы подумать, что я способен заинтересоваться каким-то ветхим клочком бумаги? Я занимаюсь лишь передовой наукой, зарубите себе на носу!
Небрит кивнул. Он вспомнил, наконец, что свиток, где профессор упоминался, с дешифровкой древних письмен не соотносился отнюдь. Собственно, с профессором он тоже почти не соотносился: Перитрихий Триптофанович упоминался там лишь как пример индивидуума, отличающегося исключительным невежеством. Настолько исключительным, что не следовало верить ни единому его слову.
- Спасибо, - сказал небрит, - извините, пожалуйста. До свидания.
И вышел.
Снаружи была уже осень, с дубов падали большие ярко-желтые листья. У брата Аврелия отрасла густая щетина.
- Знаете, сявтой отец, - сказал небрит, - вы ведь тоже небриты.
- Воистину, - скорбно молвил брат Аврелий.
- А где же все остальные? - озадаченно спросил небрит.
Ведь возле дуба и впрямь больше никого не было. Брат Аврелий пригорюнился.
