Геннадий Игнатченко - Продавец чувств (фрагмент)
Но вот чудовище окончательно оформилось. Открылись два светящихся красных глаза. Пуская дым из ноздрей, оно принялось поворачивать голову на толстой шее, растущей прямо из ящика, обводя своим взором всех присутствующих. Так оно сделало трижды. Женщина, сидевшая в пятом ряду напротив нас, вскрикнув, упала в обморок. Её схватили и быстро вынесли из зала. Ничто другое не нарушало напряжённого, как тетива натянутого лука, молчания.
Казалось, монстр не обратил на случившееся никакого внимания. Повинуясь лишь каким-то одному ему ведомым мотивам, он продолжал изучать людей. Его алчные и печальные глаза просвечивали каждого насквозь, а клокочущий внутри него глухой рокот заставлял всё в цирке вибрировать в такт голосу тысячелетнего исполина, скованного волей покорившего его человека.
Наконец, он остановился, замолчал и упёр свой взор прямо на нас с Кладомиром. Несколько последующих мгновений проползли сквозь меня подобно червю года. Но вот обоюдоострое лезвие - слово прорезало невыносимую более тишину: он начал.
-Я И ТЫ, - слова по вязкости своей были сравнимы с жидким мёдом. Вливаясь в уши, они долго проникали сквозь их узкие отверстия.
Один кровавый глаз прикрылся чешуйчатым веком, корявый палец, медленно поднимаясь, указал своим остриём прямо в грудь брата. Публика облегчённо вздохнула.
И потекли имена. Три. Лишь три из тысячи возможных.
-ХАЕРШТИК!
Первая волна страха прокатилась по рядам и схлынула в небытие. Люди доставали платки, вытирая внезапно выступающий на лбах холодный пот.
-АРТЕНДОН!!
Сжавшаяся до предела пружина терпения, больше не способная сдерживать натиск чуждой разуму стихии, надавила своим основанием на чашу Всеобщих Весов. Вздрогнула, поползла набок стрелка, и всё вокруг, даже огонь, даже само время, перестало дышать в предчувствии третьего, самого большого, упрямо зреющего на ветви судьбы, имени.
-КЛАДОМИР!!!
-О-О-О-О! - то ли застонало, то ли засмеялось что-то. Содрогнулась земля под ногами, Холм покачнулся, сама Матерь Годов бессильно опустила листья. В тот же миг стеклянный ящик лопнул, и вопль восторга вместе с дымом и огнём вырвался из пасти ставшего ещё более огромным демона.
-ХА-ХА-ХА! ТЫ МОЙ! Я СВОБОДЕН! ИДИ КО МНЕ!
От пламени его дыхания ярко вспыхнул верх шатра. Люди с криками, переворачивая скамейки, бросились к выходу. Создалась жуткая давка. Граф Рок с перекошенным лицом запрыгнул на возвышение рядом с оркестром, и кричал, будто от этого что-то могло измениться:
-Я не виноват! Это не есть мой демон! Подмена! Караул!
-Назад, идиоты! - покрыл весь невообразимый шум громовой голос старика Крюча откуда-то сверху. Я нашёл его взглядом - он стоял один в бушующем пламени, сомкнув руки над головой жестом, останавливающим магию. Огонь не причинял ему вреда, но его сил было явно мало для того, чтобы справиться с пожаром, - не отпускайте его, держите!
Какой там! Никто даже не подумал остановиться, да если кто-то один и попытался это сделать, его бы просто затоптали.
Только мы вдвоём оставались сидеть на своих местах. Сила чудовища связала нас аурой, отталкивающей от себя всё остальное.
Тем временем демон дохнул ещё раз, и часть шатра вместе с креплениями, лавками, и всеми, кто не успел убежать, словно взрывом, вынесло наружу. Что произошло потом, я уже не помню, и впоследствии никто мне толком ничего не мог рассказать. Из обрывков своих смутных воспоминаний и слов других очевидцев, я сложил для себя такую картину. Разрушив цирк, монстр выпрыгнул через пролом в темноту. Кладомир, поднявшись со своего места, произнёс какое-то непонятное слово, или полслова, и исчез в охватившем его магическом пламени.
Бармо, правда, уверял, что при этом у брата выросли рога и хвост, но этим его подробностям я не придавал никакого значения. К тому же все остальные ничего такого не наблюдали.
Сам я плохо помню, что было потом. Едва демон исчез, силы оставили меня, и я упал. Меня принесли домой люди. Мать словно чувствовала, ждала у порога, места себе найти не могла. Ей сбивчиво всё рассказали и отошли в сторону, не смея поднять глаза.
-Он... ушёл, да? Ушёл?..
Молчание в ответ.
Она взяла меня на руки, отнесла в комнату, положила на кровать. Закрыла все двери, окна и сидела так всю ночь, неподвижно, только шепча что-то невнятное. Я вскоре пришёл в себя, но, потрясённый, тоже молчал. Да и чем я мог её утешить? Даже боялся шевельнуться. Мрак и тишина придавали всему столько тоски и отчаяния, что можно было подумать, что я тоже умер. А может, мы оба умерли, и это всё будет длиться вечно?..
И ещё с тех пор никогда не оставляло меня чувство вины, будто я один был во всём происшедшем виноват. Глупый, трусливый, непослушный, упрямый тип! Как мне теперь жить? Бедняга Кладомир...
К утру мать ожила. Я уже боялся, что этого не произойдёт. Она открыла ставни, подошла ко мне, погладила по голове.
-Теперь ты остался у меня один, сынок! Береги себя, если сможешь. И не горюй. Никто не знает своей судьбы. Вставай, надо что-то делать.
И жизнь снова потекла своим чередом.
8.
На этом содержание первого конверта заканчивалось. Я отложил его в сторону и потянулся. Странно. Даже не заметил, как за окном стемнело. Неужели мне было интересно? А почему бы нет? Конечно, в другое время и в другой обствновке я не заставил бы себя прочесть и пары страниц этой дурацкой сказки. Но теперь всё было иначе.
Я помню, в детстве точно так же долго не мог преодолеть в себе отвращение к фамилии "Гоголь". Она казалась мне непонятной, глупой и некрасивой. Зелёный томик его рассказов и повестей всё время стоял в книжном шкафу на самом видном месте. Сидел ли я, лежал, ходил по комнате - он постоянно мозолил мне глаза, и был от этого ещё более противен.
Но как-то раз, ветреным осенним днём я, сам не знаю, почему, вдруг почувствовал странную тягу взять его в руки. Долго сопротивлялся этому порыву, но, наконец, не выдержал, подошёл к книжной полке. Весь этот день, и весь следующий, я не выпускал его из рук. Я даже на ночь совал его под подушку. Передо мной вдруг открылся иной, не очень понятный мне мир. Я полюбил вдруг зиму с её морозами и метелями, уютные мазаные хаты и дым из печных труб, казаков, ярмарки, церкви, колокольные звоны, лошадей, чертей, свиней, и даже огромные лужи.
Очарование это продолжалось не очень долго. Неделю или две. Тогда это был, впрочем, большой срок. Но постепенно всё ушло, остался только след в памяти. Примерно то же самое происходило и сейчас. Я знал, что всё это несерьёзно, и через несколько дней мне будет смешно и, хуже того, безразлично. Я буду презирать себя за то, что позволил себе увлечься несерьёзными россказнями безвестного писаки. Но сейчас меня разбирало любопытство - что же будет дальше?
