Ярослав Веров - Бозон Хиггса
Мать твою!.. Астроном заозирался. В лесу было темнее, чем на открытом месте, и чёрный штиблет как-то сразу слился с ландшафтом. Да где же ты, проклятый! Ау…
— Скорее, Олег! — донеслось уже откуда-то издалека.
— Да иду я, иду…
Вот ты где! Олег наклонился к штиблету. Чёрт… Шнурок, паскуда. Теперь вместо одного длинного — два коротких. Чёрт, чёрт и чёрт… Он начал спешно выдёргивать обрывки. Боялся отстать. Да и Зов бился в висках молоточками. Толкал изнутри. Звал.
Недалеко, почти над ухом, тихо присвистнули.
— Сейчас, Дитмар, — пробормотал Олег, поднимая голову. — Шнурок лоп…
Свистел не фон Вернер. Ветер трепал зубчатую листву граба, демаскируя неподвижного хищника.
— Спокойно, киса, — пробормотал астроном, неотрывно глядя в жёлтые глаза хатуля. — Я невкусный…
Дикий кот тряхнул круглой башкой и попятился в заросли.
— Вот так будет лучше, — сказал Олег, отступая в противоположную сторону и ускоряя по мере сил подъём.
Ещё час или два — он не помнил, время растянулось или, напротив, замедлилось — Олег карабкался по склону, не разбирая пути. Звериная тропа давно пропала, а кричать, звать Дитмара — опасался привлечь хатуля. Лишь однажды, обнаружив в мелкой ложбине чахлый родничок, задержался, чтобы сделать несколько торопливых и жадных глотков.
Наконец, заметил, что выше по склону деревьев почти нет. Там начинался подъём на Бабуган. Оставалась надежда, что обитатели джунглей яйлу не слишком жалуют. Сжимая потной ладонью топорик, поминутно оглядываясь, Олег начал карабкаться по склону. «У-у-у-хр…» — кто-то выдохнул рядом. И под тяжёлыми шагами захрустели камни. Астронома продрал озноб.
Лучи заходящего солнца скользили почти по касательной, играя на чешуйчатой броне сползающей со склона твари. Зеленовато-бурое туловище, растопыренные лапы, волочащийся хвост. Ни дать ни взять обыкновенная скальная ящерка, коих ловлено-переловлено в детстве. Но в далёкие семидесятые двадцатого века никто здесь слыхом не слыхивал о трёхметровых ящерицах… с головой, увенчанной ветвистыми выростами…
Олень?!
Астроном перемахнул через ближайший валун, присел на корточки, не сводя глаз с неторопливой рептилии. Оленю, похоже, не было никакого дела до притаившегося человека. Он направлялся по своим делам. Стоило бы последовать его примеру. Олег приподнялся, примериваясь, как бы половчее слинять, но тишину летнего вечера, нарушаемую лишь хрустом породы под массивным телом гигантского пресмыкающегося, разбил переливчатый свист хатуля. И второй за этот слишком долгий день шварк тяжёлых лап. И смутные очертания промелькнувшего в воздухе идеально мимикрирующего под окружающий пейзаж животного. Астроном рухнул на землю, втискиваясь в неё, родимую. Сокрой, защити…
Но и хатулю не было до него никакого дела. Вернее — хатулям. К тому, что с небрежной грацией перепрыгнул через человека, присоединился второй. Кошачьи нацелились на оленя. Выглядело это очень странно, даже мистически. Почти неразличимые полусущества-полутени прильнули к рогатоголовому ящеру, отчего тот истерично заухал, задёргал уродливой башкой, молотя хвостом по камням и кустарнику. Добычей он оказался несговорчивой. Одно неловкое движение хатуля, и олень прихватил его острыми зубами. Жалобный визг огласил поле битвы. Хатуль вырвался, покатился по камням, пятная их кровью… Поневоле вспомнилось, как покусывали пальцы зубками-иголками пойманные ящерки. М-да, ящерки с тех пор выросли, зубки — тоже… Но второй хищник оказался ловчее. Впившись когтями в шкуру рептилии, хатуль применил старый как мир приём удушения. К нему присоединился раненый сотоварищ. Олень попытался вырваться. Волоча повисших на нём хатулей, он пополз вниз по склону. Надолго ли хватит рогатоголового?..
Досматривать второй акт трагедии Олег не стал. Как знать, может, этим львам-мимикрантам трёхметрового пресмыкающегося оленя хватит лишь на один зуб. И они начнут обшаривать окрестности в поисках добавки. Пригибаясь, астроном кинулся вверх. К счастью, чем выше он взбирался, тем светлее становилось. А вот и яйла. Белые, словно кости павших животных, камни. Одуряющий запах летних трав. Чабрец, бессмертник, мелкие соцветия незнакомых голубеньких цветов. Небесное индиго. Туманная стена моря. Здесь шагать бы не спеша, впитывать, любоваться видами. Но то, что в двадцать первом веке было обыденной радостью, сейчас стало невиданной роскошью. Ведь тогда смерть не дышала в спину…
Режущая боль в боку вынудила замедлить подъём. Протащившись ещё несколько десятков метров, Олег опустился на изъеденный эрозией скальный останец, похожий на инвалидное кресло. Отдышаться, унять дрожь в коленях. Покурить… А чёрт, какое там, покурить. Бросил ещё в прошлой жизни. Что, в конце концов, и сгубило… Всмотрелся в оставленные позади заросли, прислушался. Вроде всё спокойно… И тут же усмехнулся собственной наивности. Если хатули взялись его преследовать, чёрта с два удастся их разглядеть. Ладно, будь что будет.
Внизу клубились редкие облака, крались к Парагельмену, казавшемуся отсюда пологим холмом. Олег стал искать укрытие. Зов снова зашевелился внутри, разгоняя усталость, но идти на ночь глядя к Беседке Ветров немыслимо. Астроном хорошо помнил, что здесь должны быть небольшие карстовые провалы. Узкие. Вляпаешься в такой по темноте — пиши пропало. Придётся потерпеть. А потом Зов приведёт, и он непременно встретится с остальными.
Однако, пока светло, надо устроиться на ночлег. Затиснуться поглубже, хотя бы вон в ту впадинку, где привлекательные с виду кустики, и заснуть. Как они там у нас называются? Можжевельник казацкий? Самое подходящее дело. Но сперва надо бы взглянуть на созвездия. Небо чистое, ни облачка. Идеально для наблюдений. Он повалился в заросли и охнул: впадинка маскировала карстовый провал, но провал странный: неглубокий и раздавшийся вширь, так что получился замечательный грот, пещерка. Отель для троглодита. У входа — совершенно роскошная россыпь диких пионов. Как кровью брызнули. Пионы, значит, по идее, — июнь. Хотя кто их разберёт с этими климатизаторами… Олег набрал камней и начал швырять их в тёмный зев. Хазарский топорик держал наготове… Тишь да гладь. Пещерка пустовала, номер оказался свободен. Ладно, допустим. Орудуя топором, он соорудил подобие ложа из мягких ветвей казацкого можжевельника, стянул осточертевшие штиблеты. Ноги затекли, тонкие «погребальные» носки прорвались на пятках. Не хватало только. Он вспомнил армию, учебку, кирзачи — растёртые ноги, воспаление, жар, нога не влазит в сапог…
А ведь здесь даже простейшей медпомощи взять негде. Вон, травки разве что. Подорожник-трава. Хотя Иоанн, верно, искусный травник, да и Дитмара в его школе СС наверняка кое-чему учили. Но переть в этом — он повертел в руке злосчастную туфлю — на Беседку… это же в кровь… А потом заражение — и снова в ящик? А ведь не хочется. Второй раз — не хочется. Не то чтобы страшно, хотя и это тоже, зачем себя обманывать, страшно, а — разобраться. Разобраться! Что за сволочь это всё придумала. Прав эсэсовец, прав. Есть в этом какой-то смысл. Должен быть, иначе…
