Игорь Ткаченко - Путники
Ну нет, он своего не упустит. :
Лейтенант ночь провел в перископной. Размышлял над своей ролью в этом неожиданно для него случившемся спектакле, вычерчивал схемы, делал расчеты мощности зарядов и, как всегда, когда решение принято и остается лишь выполнить его, немузыкально что-то напевал вполголоса. Изредка отвлекаясь от работы, он заглядывал в окуляры. С гор спустился туман, и Город словно был накрыт тусклым, с блекло-розовыми сполохами куполом.
Лейтенант знал толк в пожарах. Этот был даже красив.
На заставу он вернулся утром и сразу же принялся за работу. Стену, запирающую вход в ущелье, он видел тысячи и тысячи раз, но только теперь взглянул на нее глазами профессионала. Крепкое сооружение. Не на годы строили -- навсегда. Но со Стеной он разберется потом. Сначала -- доты.
Не выпуская из рук прихваченной наверху бутылки, лейтенант один за другим обошел все двенадцать дотов, прикрывающих подступы к Стене, проверил, заряжены ли огнеметы. Огнеметы, как всегда, были заряжены, автоматика работала, и, не отключи он предварительно все на центральном пульте управления...
Однажды ему довелось увидеть, как обалдевшая после посещения перископной компания высоких гостей с девочками из хореографического, среди которых была и она...
...Он мог их тогда остановить, мог крикнуть, даже мог успеть добежать до заставы и щелкнуть парой тумблеров. Но ничего не сделал. Просто стоял и смотрел, как она позволяет толстобрюхому адепту-хранителю тискать себя, стоял и слышал ее смех, а потом услышал ровное гудение сервомоторов, и в следующий миг там, на бетонной площадке, где только что были люди, корчились с воплями пылающие марионетки. Она не успела даже крикнуть.
Так ему хотелось думать: не успела крикнуть, не успела почувствовать прикосновение волны огня.
И еще он думал: знала ли она, что он служит именно на этой заставе?
Горючую смесь из баков лейтенант сливал прямо на бетонный пол, а локальные пульты управления крушил подвернувшимся под руку металлическим прутом.
Он сам себе удивлялся: не было ни усталости, ни удовлетворения от вида учиненного им разгрома, ничего не было. Он действовал как автомат. И когда с последним дотом было покончено, он отправился в офицерскую столовую, переправил в себя две банки консервов, не ощущая вкуса, а потом пошел к складу, разыскал тележку и принялся перевозить ящики со взрывчаткой и детонаторами к Стене, старательно обходя каждый раз едва заметное на бетоне темное пятно.
Он возил ящики, пока не стемнело, а потом, прихватив с собой бутылку, на дне которой еще что-то плескалось, устроился во дворе заставы перед бочкой с водой и стал ждать рассвета, чтобы продолжить работу.
Так он и сидел на жесткой скамейке перед бочкой с водой час за часом, курил и изредка прихлебывал из бутылки. Мыслей не было, он просто ждал, когда ночь, досадная помеха, пройдет, и он сделает то, что задумал.
Время от времени на склонах гор, оттуда, где проходила заградительная полоса, раздавались сухие очереди и хлопки взрывов, и тогда лейтенант досадливо морщился и бормотал вполголоса:
-- Идиоты... Святой Данда, какие же идиоты! Ну куда, куда они прутся?!
Чем темнее становилось вокруг, тем чаще раздавались на склонах гор очереди и разрывы, кратко полыхали над деревьями зарницы.
-- Вот только пожара мне здесь не хватало, -- бормотал лейтенант.
Под утро он все-таки не выдержал. Едва рассвело, запасся на складе мотком веревки и ножницами для колючей проволоки, пересек непривычно пусты иную и тихую территорию заставы и по едва заметной узенькой тропинке пошел вдоль заградительной полосы.
Он шел и думал, что с тех пор, как голод заставил его взломать решетку и выбраться с гауптвахты (ему почему-то перестали приносить пищу, и на стук в дверь никто не отзывался), он только и делает то, что нормальный человек делать не должен. Это же просто безумие -- после второй бессонной ночи тащиться на заградительную полосу!
Собственно, никакой полосы и не было. Были замаскированные на скалах, деревьях и кустах датчики, и были пулеметы на поворачивающихся сервомоторами станинах, а в особо опасных местах были огнеметы. И еще были веерные мины, штука паршивая, потому что насмерть не убьет, но кровью истечешь, и просто с незапамятных времен оставшиеся ямы с шатким настилом и острыми кольями на дне.
С ямами и минами лейтенант ничего поделать не мог, а вот с автоматикой мог. Этим он и собирался заняться.
Он не раз бывал с обходами на этом участке полосы и знал его как свои пять пальцев. Главное -- ничего не упустить, не прозевать и не забыть ни про один датчик, и если не обезвредить весь участок, что невозможно, то хотя бы проредить его. Ну это уж как повезет. Хорошо еще, что на этом участке полосы, вблизи заставы, не было веерных мин, и огневые точки были расположены с малым перекрытием зон обстрела.
Ага! Вот оно.
Раздался щелчок, и вслед за ним -- тихое, едва слышное гудение сервомотора. Лейтенант сделал шаг влево, и гудение прекратилось.
Чуть не прозевал, растяпа!
Еще шаг влево. Для надежности. Молчишь? Это хорошо, что молчишь. Век бы тебе молчать. А теперь вперед, немного, всего пару шажков. И снова тишина.
Умные ребята эту полосу придумали, да сквалыги монтировали, прости их, Даида. Не жадничай они, поставь второй ряд огневых точек, здесь не прокрался бы и святой.
А еще шаг? Назад! Влево, балда, влево! Вот так, шаг влево и два вперед, шаг влево и два вперед. И что получается? А получается, что топать мне прямехонько вон на ту кривую сосенку.
И он потопал, напряженно пытаясь за гомоном так не вовремя разоравшихся птиц расслышать гудение сервомотора, и скоро увидел замаскированный под валун бетонный капонир, и овальный зев амбразуры, и дуло пулемета, которое целилось ему прямехонько промеж глаз. И теперь уж совсем нельзя было ошибиться, потому что слишком близко он подошел и на слишком малый угол нужно повернуться пулемету.
Лейтенант лег на землю там, где, по его расчетам, должна была быть мертвая зона, и дальше продвигался ползком. Наконец он добрался до капонира, прислонился спиной к его еще не нагретому солнцем покатому боку и закурил. Теперь можно покурить, можно отдохнуть. Осталось совсем немного: перерезать идущий от капонира к датчикам кабель. И в обратный путь, к границе полосы, к следующей точке, пропади она пропадом.
Только руки с каждым разом все больше и больше дрожат, и отдыхать приходится дольше. Но пока везет. Пока.
Часов через шесть, мокрый до нитки, исцарапанный, уставший, он добрался до поросшей густым кудрявым кустарником лощинки. Дальше соваться не стоило, тут знакомый участок кончался. Что там напридумывали соседи, только им одним известно. Хватит испытывать судьбу, пора возвращаться.
