Сэмюель Дилэни - Пересечение Эйнштейна
— Используй то, чему я тебя учил, когда будешь странствовать. Постарайся выжить и вернуться.
— Ты иной, — сказала Ла Страшная. — Ты видишь, что это очень опасно и это очень важно. Я пыталась расширить твой кругозор. И ты должен будешь еще многому научиться. Пусть тебе пригодятся знания, которые я тебе дала.
Не имея ни малейшего представления, куда идти, я повернулся и зашагал прочь, все еще не придя в себя после смерти Ле Навозника. По-видимому, тройняшки Блой почти всю ночь провели в этой пещере, ловя в ручье слепых раков. Они возвращались, когда еще было темно. Размахивая палками, мальчишки брели по берегу реки. Они-то и увидели — Ле Навозник лежал за изгородью клетки в круге света, уткнувшись лицом в кучу гравия. Это, похоже, было как раз тогда, когда я только ушел.
Я продирался через ежевику, по направлению к солнцу, и в моем сознании, как изображение на незамутненном дне родника, вырисовывалась одна единственная мысль: «Если Навозник умер, и в то же время шагал вместе со мной через дрок, огибая камни („Я показываю сейчас, Чудик“), то, наверное, и Челка сможет вернуться ко мне. Если бы мне удалось обнаружить того, кто убивает нас, иных... но чье иное возвращает нас к жизни после смерти...»
Из мачете полилась медленная мелодия для умершего Навозника; и глухие удары моих ступней о землю поддерживали ритм. Примерно через час такого своеобразного похоронного танца в невыносимой жаре, я весь блестел от пота.
Солнце уже клонилось к закату, когда я наткнулся на красные цветы, громадные — величиной с мое лицо, похожие на кровавые капли, разбрызганные между шипов. Они часто растут на голых камнях. Возле них нельзя останавливаться. Плотоядны.
Чуть позже я присел отдохнуть на плоский, покрытый трещинками, кусок гранита. Улитка шевелила рожками — глаз в крохотной лужице величиной с мою ладонь. А через полчаса я пробирался по каньону. Небо стало темнеть. Уже в глубоких сумерках я увидел в скале вход в пещеру и, решив тут переночевать, нырнул в нее.
Особый запах человека и смерти. К лучшему. Хищные животные избегают таких мест. Пол, покрытый землей, заросший мхом. Снаружи наступила ночь, затрещали сверчки и завыли осы. Я не стал играть, мне было хорошо в темноте. Тут же я обнаружил рельсы и пошел по ним, нащупывая металл рукой среди мусора, рассыпанных листьев и веток. Потом стал спускаться вниз по длинному тоннелю. Я хотел уже остановиться, откатиться к стене, где было посуше, и заснуть... Но рельсы вдруг оборвались.
Я вскочил.
Свистнул в мачете. И долгое эхо отозвалось справа: там был бесконечный тоннель. Слева звук отражался быстрее: что-то вроде комнаты. Я пошел налево и через минуту ушибся о дверной косяк.
В комнате передо мной внезапно вспыхнул свет. Сенсорные датчики до сих пор были чувствительны. Решетчатые стены, синий стеклянный пульт, медные провода освещения, кабинеты и телевизионный экран на стене. Когда здесь спокойно работали люди, цвета обстановки были приятными для глаз и складывались в узоры. От этих узоров во мне звучала музыка. Люди, исследовавшие подобные пещеры, рассказывали мне об этом. Два года назад я ходил в одну из пещер и научился слушать эту музыку.
Цветное телевидение было определенно веселее нашего ужасно раскованного генетического метода репродуцирования. Эх, хорошо. Это любимый мир.
Я сел за пульт и стал нажимать клавиши, пока одна из них не щелкнула.
Экран замигал, засветился и брызнул цветами.
Потом все на экране замерло. Я нашел массу кнопок и стал нажимать на все подряд... так я мог слушать музыку меняющихся цветов. И только я поднес мачете ко рту, как что-то произошло.
Смех.
Сначала я подумал, что это мелодия. Но это был человеческий смех. И на экране, из хаотического мерцания цветов выплывало чье-то лицо. Это была картина. Не замечая остального, я смотрел, как из отдельных точек и оттенков, переплетений мелодии рождалось лицо. Среди этого визуального буйства — лицо Челки.
Но смеялся другой человек.
Челка растворилась. На экрана возникло другое лицо: Навозник. Снова странный смех. Неожиданно на одной стороне экрана появилась Челка, а на другой — Навозник. В центре появился смеющийся юноша, и смеющийся явно надо мной. Картина очистилась и заполнила всю комнату. Позади юноши были разукрашенные улицы, блестящие развалины стен, заросшие травой. И все это освещало бледное солнце на сетчатом небе. На фонарном столбе сидело какое-то создание с плавниками и белыми жабрами и красной ногой царапало ржавчину.
Юноша, красноволосый — краснее, чем братья Блой, краснее, чем насыщенная кровь — смеялся, потупив глаза. Его ресницы были золотистыми.
Прозрачная зеленая кожа фосфоресцировала, но я знал, что при нормальном освещении она должна быть бледной, как у умершего Беленького.
— Чудик, — при смехе у него показывались мелкие зубы — много, слишком много для него. Похоже на рот акулы, ее я видел в книге у Ла Страшной. Ряд за рядом — игольчатые зубы. — Чудик, как ты собираешься отыскать меня?
— Что?.. — сказал я, надеясь, что иллюзия исчезнет, как только я заговорю.
Но все осталось по прежнему. Юноша по-прежнему стоял там, одной ногой в водосточной канаве, заросшей травой. С экрана исчезли только Челка и Навозник.
— Где ты?
Он поднял глаза. Белков в этих глазах не было, они сверкнули коричневым и золотым. Попробуйте представить собачьи глаза на человеческом лице.
— Мать называла меня Бонни Вильямс. Теперь меня все называют Кид Смерть. — Он сел на траву, положив руки на колени. — Ты хочешь отыскать меня и убить, как я убил Челку и Навозника?
— Ты? Ты, Ло Бонни Вильямс...
— Не Ло. Кид Смерть. Не Ло Кид.
— Ты убил их? Но... зачем? — прошептал я в глубоком отчаянии.
— Потому что они иные. Я сам иной, еще больше, чем некоторые из вас. Вы пугаете меня, а когда я пугаюсь, — он опять засмеялся, — я убиваю. — Он заморгал. — Ты знаешь, что на самом деле ты не видишь меня. А я тебя вижу.
— Что ты собираешься делать?
Он затряс огненной копной волос.
— Я поведу тебя вниз, сюда, ко мне. Если я не захочу, ты никогда не сможешь найти меня. Не найдешь дороги. Я смотрю через глаза всех живых существ этого мира и того мира, где были наши предки. Я знаю многое о многом. Ты пойдешь, не зная дороги, и прибежишь ко мне. В конце концов, он поднял голову, — ты, Ло Чудик, прибежишь ко мне, в мой зеленый дом и будешь царапать песок, как овца, которая пытается удержаться на краю обрыва...
— ...как ты узнал...
— ...ты упадешь и сломаешь шею.
Он покачал пальцем, когтистым, как у Маленького Джона.
— Приходи, Ло Чудик.
— Если я найду тебя, сможешь ли ты вернуть мне Челку?
