Уильям Беркетт - Спящая планета
— Откуда ты все это знаешь?
— Дух дедушки подсказал мне, — парировал Донован, все еще занятый тем, чтобы приладить штанину.
— Дедышк? — повторил охранник, коверкая земное слово. — Кто такой Дедышк? Тебе запрещено разговаривать с другими заключенными, — он показал на двери вдоль коридора, — а охранников с таким именем нет. Меня зовут Свитта. Так кто такой Дедышк?
Донован посмотрел на него, полагая, что над ним подшучивают. Нет, это было не так, Свитта был совершенно серьезен, его брови озадаченно хмурились. Где-то в мозгу Донована сработал какой-то рычаг и колесики завертелись…
— Дедушка, — объяснил он торжественно, — это отец твоего отца или, возможно, твоей матери, но никогда — обоих.
— О, — сказал Свитта с облегчением, — тогда все понятно.
Потом его лицо омрачилось:
— Или непонятно?
— О, совершенно понятно, — заверил его Донован, с трудом сохраняя серьезное лицо.
— Но ты сказал, что говорил с Дедышком!
— Говорил. А он говорил со мной. Мы вместе поговорили.
— Понимаю… кажется. — Свитта нахмурился и добавил озадаченно: — Но я помню, что к тебе никого не пускали. Конечно, он мог прийти, пока я отдыхал от службы… я не успел прочитать журнал, когда заступил на дежурство, но, наверно, так оно и было.
— Йио, так и было, — эхом повторил Донован.
— Перед докладом на пост первым делом я проверю журнал, — пообещал Свитта, — а то, если не услежу за чем-нибудь, какой-нибудь офицер однажды подловит меня и прикажет выпороть.
— Тяжелая жизнь, — посочувствовал землянин.
— Йио, точно, тяжелая.
Свитта отвел его в камеру, с лязгом захлопнул дверь. Раздался звук быстро удаляющихся шагов.
Донован лег на койку и начал ждать.
Это не заняло много времени.
Уходила одна пара ног, а вернулись две. Шаги затихли перед его дверью, потом в замке заскреб ключ. Дверь открылась, и вошел Свита с озадаченным выражением на лице. За ним следовал грузный, с мохнатыми бровями тип с сержантскими знаками отличия. Он был хмур, как грозовая туча.
Донован сел.
— И чему я обязан удовольствием от этого неожиданного визита?
— Ты мне сказал, что у тебя был посетитель, — с упреком произнес Свитта.
— Сказал.
Сержант переводил взгляд с землянина на своего подчиненного, как будто оба они свихнулись. Наконец сержант обратился к Доновану:
— У тебя был посетитель здесь, в этой камере?
— Все правильно.
— Но записей об этом посещении нет, — сообщил он, — если бы произошло такое нарушение режима, дневной дежурный сказал бы мне. Что ты на это скажешь?
— Что я могу сказать? Я не отвечаю ни за документы, ни за тюрьму. Я здесь только чужак, а мой дом — небеса.
— У?
— Я не виноват, если кто-то халтурит.
— Ты по-прежнему настаиваешь, что у тебя здесь был посетитель?
— Настойчивость здесь ни при чем, — возразил Донован, — это факт, может быть, не отмеченный, но тем не менее факт.
— Понимаю.
— Кажется, есть только один способ избежать сурового наказания, — продолжал он задумчивым голосом.
— Какой? — спросил сержант против воли, желая спасти шкуру.
— Ну, — сказал Донован с таким видом, будто сообщал очевидное, — возможно, дедушка вовсе не шел обычным путем. Тогда вот и объяснение, разве не так?
— Йио… — согласился сержант, все еще колеблясь, — но как он мог проникнуть сюда по-другому?
— Очень просто, — сказал ему Донован, — если он пришел не по коридору, то что остается?
— Что? — поторопил его сержант.
— Ну, стены, конечно.
— Стены? Великий Сирри, у тебя что, рекк, мозги протухли?
— Вовсе нет. Дедушка должен уметь проходить сквозь стены. — Он слегка постучал кулаком по переборке. — У него было достаточно практики за последние тридцать лет.
— Что ты хочешь сказать? — с подозрением спросил сержант.
— Ну, он уже мертв тридцать лет, видите ли, и…
— Мертв? — вскрикнул сержант. — Ты сказал — мертв?
Донован заморгал в изумлении:
— Ну конечно, — разве я не упомянул этого раньше? Как опрометчиво с моей стороны… но я всегда забываю такие мелкие детали.
Сержант просто уставился на него, ничего не понимая. Свитта реагировал чуть спокойнее, но и он побледнел и вытаращил глаза.
Через несколько секунд сержант взглянул на Свитту:
— Пойдем.
Свитта послушно вышел из камеры, обшарив напоследок глазами углы, как будто ожидая, что духи прямо сейчас полезут сквозь стены. Он ни одного не обнаружил; кажется, это край не его обрадовало. Сержант последовал за Свиттой, но через минуту просунул голову в дверь:
— Ты не изменишь своих показаний?
— Каких показаний? Я просто упомянул, что меня посетил дедушка, а вы придаете этому незаслуженное значение, вот и все. Как будто нельзя посетить родственника в беде и посочувствовать ему. Сразу начинается целое расследование. Ну, если бы я был на месте дедушки…
Дверь хлопнула.
Звон в ушах Донована стоял несколько минут.
Он прислонился к стене, нахлынули позабытые воспоминания о днях, проведенных среди лларанских звезд. Планеты, горы и моря, города, деревни и люди — все прошло перед его мысленным взором как в калейдоскопе. Местные одежды, местные обычаи, местные суеверия… слабости, пристрастия, фантазии.
«Пусть глубоко и спокойно спят твои предки».
Тогда для него это было только формой приветствия, так желали благополучия. В некоторые праздники, чтобы обеспечить предкам загробный покой, совершались различные подношения в маленьких, волшебного вида часовенках, разбросанных по всей стране. Церемонии были простыми, полными достоинства и благоговейного трепета перед теми, кто покинул этот свет. Донован фотографировал происходящее, а секретные агенты Империи крутились поблизости, стараясь не выглядеть подозрительно и следя за тем, чтобы ни один военный объект не попал в фокус его объектива.
На многих мирах церемония стала просто деталью образа жизни, без особого внутреннего значения. Ее привычно исполняли на праздниках, это был просто хорошо заученный ритуал. Но на других…
А, вот почему завертелись колесики в его черепе.
«Пусть спокойно спят твои предки…»
Существовала древняя традиция, родившаяся еще в те времена, когда лларанцы были не высокомерными правителями звездной Империи, а простыми крестьянами. Тогда для такого благочестивого пожелания была очень серьезная причина: если усопшие не знали покоя, они бродили вокруг своих живых потомков и слушали, часто ли и с добром ли их вспоминают. Если им не нравилось услышанное, они мстили обидчикам — жестоко и кроваво.
