Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 10
— Нет.
— Какая интересная у вас работа!
— О, все романтики из конторы информации — это они создали ореол, растрезвонили про нас чего нет. А в действительности мы лишь обнаруживаем, восстанавливаем и сохраняем письменные следы и остатки материальной культуры человечества.
— Что-то вроде старателей культурной помойки?
— М-да… Думаю, сказано точно.
— Но зачем?
— Зачем что?
— Зачем вы это делаете?
— Кто-то должен, ведь это культурная помойка. Так что постараться стоит. Свою помойку я знаю лучше всех.
— Ты одержим, при том что и скромен. Тоже хорошо.
— Когда я просился на эту работу, было не так уж много из кого выбирать, — а я знал, где припрятано огромное количество помоек.
Она протянула мне питье, сама сделала полтора глоточка из своего бокала и спросила:
— Они еще и вправду вокруг нас?
— Кто? — поинтересовался я.
— Старые боги. Корпорация божеств. Вроде Ангелсу. Я думала, что все боги покинули землю.
— Нет, не покинули. То, что в большинстве своем они похожи на нас, не означает, что они ведут себя так же, как мы. Когда человек покидал землю, он не предложил им отправиться вместе с ним, а у богов тоже есть гордость. Однако, возможно, они должны были остаться, — есть такая вещь под названием ананке, смертная участь. Никому ее не миновать.
— Как и прогресса?
— Да. К вопросу о прогрессе. Как Хасан прогрессирует? Когда я видел его в последний раз, он остановился на мертвой точке.
Уже на ногах. Орясина. Толстая черепушка. Здоровехонек.
— Где он?
— Дальше, налево, Зал для игр.
— Пожалуй, я схожу выразить ему свое сочувствие. Прощаешь?
— Уже прощен, — сказала она, кивая, и пошла послушать, как Дос Сантос говорил с Филом. Фил, естественно, приветствовал такое пополнение.
Никто не отметил мой уход.
Зал для игр находился в другом конце длинного коридора. Подходя, я услышал «шмак», потом стало тихо, а потом снова — «шмак».
Я открыл дверь и заглянул.
Он был там один.
Стоял спиной ко мне, но, услышав, что дверь открылась, быстро повернулся.
На нем был длинный пурпурный халат, правая его рука покачивала нож. На затылке красовалась большая нашлепка пластыря.
— Добрый вечер, Хасан.
Рядом с ним стояла корзина с ножами, а на противоположной стене он укрепил мишень. В ней торчало два ножа — один в центре, другой на шесть дюймов в сторону, девятка на циферблате.
— Добрый вечер, — медленно произнес Хасан. Затем, подумав, добавил: — Как себя чувствуешь?
— О, отлично. Я пришел задать тебе тот же вопрос. Как твоя голова?
— Боль очень сильная, но пройдет. Я закрыл за собой дверь.
— Тебе, должно быть, что-то привиделось прошлым вечером.
— Да. Мистер Дон Сантос говорит, что я сражался с призраками. Не помню.
— Ты ведь не курил то, что толстый доктор Эммет называет Каннабис сатива — конопля.
— Нет, Караги. Я курил цветок-вампир, который сосет человеческую кровь. Нашел его у Старого Места — Константинополя — и аккуратно высушил лепестки. Одна старуха сказала, что он позволит мне заглянуть в будущее. Она соврала.
— …И кровь вампира вызывает приступы безумия? Это что-то новое, надо записать. Между прочим, ты только что назвал меня Караги. Я бы хотел, чтобы ты так меня не называл. Меня зовут Номикос, Конрад Номикос.
— Хорошо, Караги. Я был удивлен, увидев тебя. Я думал, что ты давно умер, когда твой великолепный корабль разбился в гавани.
— Караги тогда и умер. Ты говорил кому-нибудь, что я похож на него?
— Нет, я попусту не болтаю.
— Хорошая привычка.
Я пересек комнату, выбрал нож, взвесил его на руке, метнул, и он воткнулся примерно в десяти дюймах справа от яблочка.
— Давно работаешь на мистера Дон Сантоса?
— Примерно с месяц.
Он метнул нож. Тот воткнулся на пять дюймов ниже яблочка.
— Ты что, его телохранитель?
— Верно. Я также охраняю голубого.
— Дон Сантос говорит, что он боится покушения на Миштиго. Тому действительно что-то угрожает, или же он в безопасности?
— Возможно и то, и другое, Караги. Я не знаю. Мне платят только за охрану.
— Если я заплачу тебе больше, ты скажешь, кого тебе поручили убить?
— Мне поручили только охрану, но, если бы было иначе, я бы все равно тебе не сказал.
— Не думаю. Пойдем возьмем ножи.
Мы подошли к мишени и вытащили из нее ножи.
— Итак, если это, случаем, я, что вполне возможно, почему бы нам не решить дело прямо сейчас? — предложил я. — У каждого из нас по два лезвия. Тот, кто выйдет из зала, скажет, что другой на него напал, так что остальное было делом самообороны. Свидетелей нет. Прошлым вечером нас видели пьяными, во всяком случае нетрезвыми.
— Нет, Караги.
— Что «нет»? Нет, что я не был пьяный? Или нет, чтобы мы все решили именно таким образом?
— Я могу сказать: ты ни при чем. Но откуда тебе знать, правду ли я говорю.
— Верно.
— Я могу сказать, что не хочу это решать именно таким образом.
— В самом деле?
— Я этого не говорю. Но чтобы дать тебе приемлемый ответ, скажу следующее: если бы я хотел тебя убить, я бы это сделал не ножом, что у меня в руке, и я не стал бы боксировать с тобой или бороться.
— Почему?
— Потому что много лет тому назад, когда я был мальчиком, я работал на курорте в Керчи, прислуживал за столом у богатых веганцев. Ты не знал меня тогда. Я только что приехал с Памира. А ты с другом-поэтом прибыл в Керчь…
— Теперь я вспомнил. Да… В тот год умерли родители Фила — они были моими добрыми друзьями, и я собирался отдать Фила в университет. Но там был веганец, который отобрал у Фила его первую женщину и взял ее с собой в Керчь. Да, циркач-эстрадник — забыл его имя.
— Трилпай Лиго, шаджапта-боксер, и выглядел он как гора на краю великой равнины — высокий, неколебимый. Он боксировал против цестуса[4] веганцев — на голый кулак наматывается кожаный ремень с десятью острыми шипами.
— Да, помню…
— Прежде ты никогда не занимался боксом шаджапта, но ты дрался с ним за девушку. Собралась огромная толпа из веганцев и девушек-землянок, и, чтобы видеть, я забрался на стол. Уже через минуту твоя голова была вся в крови. Он старался, чтобы кровь залила тебе глаза, а ты все встряхивал головой. Мне было тогда пятнадцать, я сам убил только троих и думал, что ты умрешь, потому что ты даже ни разу не коснулся его. А потом правая твоя рука выстрелила в него, как брошенный молот, как молния! Ты ударил его прямо в середину этой двойной кости, которая есть в грудной клетке голубых, — а они в этом месте куда крепче нас, — и расколол его, как яйцо. Я бы никогда так не смог. Вот почему я боюсь твоих кулаков и твоих рук. Позднее я узнал, что ты убил голыми руками летуче-паучью мышь… Нет, Караги, я бы убивал тебя на расстоянии.
