Андрей Лазарчук - Параграф 78
Одна – от каких-то новых (и наверняка дорогих, и наверняка бесполезных) таблеток для похудания, другая – аннотация на «Триэнел», его Лиса пьёт от мастопатии. Грудь большая, тяжёлая, болит. Вот она его и трескает. Две таблетки в неделю.
И я бы смял эту бумажку и выкинул, но вдруг зацепился глазом за какой-то четвёртый или пятый пункт в графе «показания к применению»: «Предупреждение нежелательной беременности»…
Засунул полуфабрикат в СВЧ. Включил. Агрегат загудел.
Наверное, Лиса до этого дремала, а тут проснулась. Арка у нас, я говорил уже. Диван – большой такой, белый, – стоит спинкой к кухне. Так что Лиса валяется на диване, а перед ней на HSD два с половиной на полтора (мой месячный оклад, между прочим; деньги, как известно, счастья не заменяют, но помогают обходиться без него) две лесбиянки раскрашивают друг дружку красками.
(Это я тогда в раздражении так увидел. На самом деле Лиса смотрела-таки именно «Красную планету – 2», и это были не лесбиянки, а вполне нормальные девки из шоу, ликующие от только что состоявшейся удачной высадки на Марс и нам, зрителям, показывающие, как они ликуют там у себя в невесомости…)
Вот на фоне этих радужных голых девок появляется толстенькое плечо и голова в торчащих рыжих перьях, голова приоткрывает глазки и спрашивает:
– Ты как?
И надо что-то ответить.
13.
Я был идиотом тогда. Ну, не только тогда…
Отматываю время назад. Поднимаю с пола листовку и читаю её всю. В качестве противозачаточного средства дозировка по одной таблетке в день… внимание: применение по схеме через два дня на третий сколько-нибудь надёжного контрацептивного эффекта не обеспечивает… и так далее. Но это я сейчас такой умный. Когда уже… Ладно, проехали.
Отвечаю:
– Бывало и получше.
Голос гнусный. Сам провоцирую скандал – тем более, что с Лисой это не фиг делать.
– Что-то случилось?
– Случилось… – цежу. – Я тут обнаружил нечаянно, что в доме… что в нашем доме чистые только кастрюли. И ещё холодильник.
Молчу. Потом поясняю:
– Чистые – в смысле, там ничего нет.
Она перелезает через спинку дивана и мгновенно оказывается рядом. Есть у неё такое умение: мгновенно оказываться рядом. Какая-то нечистая сила. Японская ведьма Садако.
– Я не успела помыть посуду.
– А приготовить пожрать?
Она вроде как пристроилась к столу, чтобы с него убрать, – и теперь охотно прекращает это занятие.
– Так, началось…
– Скорей бы кончилось?
– Ну, типа того.
Я подаю ей листовку.
– Особенно мне нравится слово «нежелательной»…
Она садится и смотрит – не столько на меня, сколько мимо. Потом говорит:
– Там у тебя…
– А ведь я даже успел поверить твоему врачу. И давно?..
– Там сейчас…
– И давно ты их пьёшь?
– Ага.
– Понятно.
– Ну вот, теперь ты всё знаешь. Можешь заказать мне песню по радио. Кстати, вот-вот…
– Мне в этом месте надо смеяться?
Она внимательно смотрит мимо меня.
– Лиса!
Медленно переводит на меня взгляд. Откидывает волосы со лба. Глаза опухшие, белки в красных сеточках.
Вообще-то у неё глаза красивые, редкого в наших краях светло-зелёного цвета. Но когда они такие, как сейчас, – они страшные, будто варёные.
– Я, кажется, просила меня так больше не называть… – цедит медленно и опасно.
– А как тебя называть? Может, крошкой? Или рыбкой? А?
Лиса выуживает из-под стола квадратную бутылку скверного эстонского «Баллантайна» – его легко отличить от настоящего по поносному оттенку жидкости, – наливает в залапанный пивной бокал и снова смотрит мимо меня.
– Что-то долго…
Я беру бокал и выплёскиваю пойло в раковину. Она выпячивает губу.
– Хотела бы я знать, что тебя больше злит, котик, – говорит она медленно. – Что я типа хочу выпить или что я типа не хочу детей?
И я должен ответить.
14.
– Могу сказать, рыбка. Больше всего меня злишь ты.
– А, – говорит она с облегчением. – Это легко пережить. К тому же у меня сейчас месячные, так что, котик, пойди подрочи.
И в этот момент в микроволновке взрывается та дрянь, которую я сунул разогреваться. Явно что-то с кетчупом внутри, – потому что стекло изнутри заляпано киношной кровью и киношными внутренностями. Они сползают, шипя и пузырясь…
Мы некоторое время пялимся на это непотребство. Потом Лиса вздыхает:
– Н-да. Жизнь в целом не задалась…
Я знаю, что если я сейчас ударю её, то убью. Несмотря на все её навыки. Просто я тяжелее, сильнее и опытнее. Мне придётся повозиться, но я её убью. Поэтому я сажусь напротив, любуюсь ею (исключительно как явлением природы) и говорю:
– Ну ты и сука…
Она молча разводит руками, наклонив голову: ну, мол, так получилось, тяжёлое детство, мегабайтные игрушки, осквернённая наследственность, дурное влияние среды, ну, сука, да, уже ничего не поделаешь, любите меня, пока тёплая.
И тут я ни к селу ни к городу понимаю, что и с Лаской у неё что-то было, и не зря психоложцы их развели по разным группам. Не знаю, к чему это я. Просто так. Иллюстрация. Смотришь на человека и вдруг что-то про него понимаешь.
Но мне непреодолимо захотелось спросить об этом, а потом уколоть, уязвить, хотя я знаю, что с этой стороны Лиса абсолютно неуязвима. В ней есть что-то от деревенских жеребцов, которые обожают с подробностями живописать процесс. То есть Лиса охотно выложит, как и где она трахалась с Лаской и какова та на ощупь и на вкус…
Да. Но тут наступила та самая 311 тысяч 967-я секунда до сего момента (до С.М.), и пейджер гнусно пипискнул, мигнув красным светодиодиком.
Началась новая эра.
Я посмотрел на дисплей. Там высветился код места встречи и знак, что встреча должна произойти немедленно.
– Прости, крошка, – сказал я и встал. – Труба зовёт.
И сделал вид, что хочу чмокнуть её в щёчку.
Она отстранилась.
– Бедный котик. Так и пойдёшь, не пообедав? – в голосе прозвучало неприкрытое участие.
(Ну и скажите теперь: какие у нас, в жопу, могли получиться дети? Только сволочи. Но тогда я этого не понимал и думал, что всё само собой наладится, и что наоборот – у нас так плохо потому, что нет детей. Идиот, скажете вы – и будете правы, совершенно правы. Но, но, но…
В общем, не знаю. Ничего я не знаю, хотя и всезнающ. Такой вот парадокс.)
