Александр Бачило - Академонгородок
Стылый пересчитал новых подданных. Их было двенадцать.
Ну что ж, товарищ Куприянцев, подумал бригадир, неприятно улыбаясь, значит, говорите, сварщиков из-под земли достать?…
К двум часам ночи Александр Иванович, наконец, уснул. Перед этим он долго ворочался с боку на бок, уминая кочки и бугры старенького ватного матраса. В конце концов ему удалось вдавиться спиной в узкую кривую ложбинку, но оказалось, что комки свалявшейся ваты были не единственным препятствием на пути Александра Ивановича в морфеево царство. Счастье соперника, сумевшего опередить и в любви, и в фортуне, не давало покоя. Неужели правда, что Шамшурин женится на Людочке?! Чем же он, козел лысый, сумел охмурить девчонку?
Ну да бог с ней, с этой дурой Людочкой! Академика! Академика-то чем он взял?! Бездарь ведь несусветная, серость и вор! Аспирантов кто припахал забесплатно ему поля считать? С квартирными очередями кто махинации устраивал? И этому авантюристу Иван Данилович доверил самое дорогое — лучшую в институте тему и дочь! Эх, Паркан, Паркан!..
С горькой усмешкой на измученном лице Александр Иванович, наконец, забылся и тихонько захрапел, что случалось с ним каждый раз, когда он спал на спине…
И сейчас же в дверь Куприянцевых постучали.
— Кто там? — скрипучим со сна голосом спросила Алла, накидывая халат.
— Александра! Иваныча! Срочно! — одышливо прокричали из-за двери.
— Слышишь? — Алла толкнула спящего мужа. — Тебя! Случилось что-то…
— Ну, чего там еще? — Куприянцев сел на кровати, раздраженно нашаривая ногой тапочки. — Только задремал…
— Александр Иванович! — грянуло за дверью. — Москва вызывает! Академик на проводе!
— На каком проводе? Какой академик? — Куприянцев запрыгал на одной ноге, тщетно пытаясь попасть ногой в штанину.
За дверью тоже приплясывали.
— Паркан! Сам академик Паркан! Тот, что по радио… Только что, вот как вас сейчас!
Александр Иванович, наконец, узнал по голосу сторожа стройуправления Кисельникова.
— Представляете: звонок! Вызывает Москва! На проводе Паркан! Здравствуйте, говорит, товарищ Кисельников! Позовите мне срочно к телефону Куприянцева А. И., живого или мертвого! Я все побросал — и к вам! Скорее, Александр Иванович! Он ведь ждет там! Такой человек!
— Да не кричи ты! Ребенок спит! Иду уже, иду! — Куприянцев кое-как натянул пиджак поверх незастегнутой рубашки, подхватил со стола папку с текущими нарядами и выскочил за дверь…
Вернулся он полчаса спустя, все такой же расхристанный, но совершенно изменившийся в лице. В глазах Александра Ивановича плавал туман такого глубокого недоумения, какое встречается только у людей, которым неожиданно вылили ведро воды на голову. Слепо ступая в темноте, Куприянцев прошел в кухню и медленно опустился на табурет.
— Что случилось, Саша? — истерзанная ожиданием жена проступила в дверном проеме белым приведением.
— Мы едем в Москву, — деревянным голосом произнес Куприянцев.
— Как в Москву? Тебя что, снимают со строительства?
Кандидат наук усмехнулся.
— Мне дают лабораторию в Головном…
— Ой, Сашка! — Алла захлопала в ладоши. — Погоди, а жить где?
— Трешка в высотке на Котельнической.
— Ох… — Алла нашарила в темноте вторую табуретку и села рядом.
— Слушай, а ты не врешь? Что-то голос у тебя не радостный…
Александр Иванович в замешательстве барабанил пальцами по столу.
— Да черт его знает… Я сам не пойму, радоваться или…
— Как это ты не поймешь?! — возмутилась Алла. — Я за тебя понимать должна? Что тебе академик-то сказал?
— Академик? — испуганно переспросил Куприянцев. — Да он, видишь ли… как тебе объяснить… в общем-то он мне… меня…
Терпение Аллы лопнуло.
— Ну что ты мычишь опять?! Всю жизнь промычал, и снова — «мню» да «меню»! Промычишь опять квартиру — я тебе устрою сладкую жизнь! Академик среди ночи звонит, помощи просит, а он — ни «бе», ни «ме»!
— Да не просил он помощи! — досадливо отмахнулся Александр Иванович, тоже начиная терять терпение. Жёнина трескотня мешала ему поймать какую-то ускользающую мысль
— Как же не просил, если лабораторию обещал! — не унималась Алла. — Чего ж ему надо было, ночью-то?
Александр Иванович уставился неподвижным взглядом в окно, на краешек луны, исчезающий за черной, резко очерченной стеной сосен, похожей на график пилообразного напряжения….
— Он мне в любви признался, — тихо проговорил Куприянцев.
— Ну! Так а я о чем тебе… — Алла вдруг запнулась. — Погоди… В какой еще любви?
— До гроба, — вздохнул без пяти минут доктор наук.
— Это что… в духовном смысле? — осторожно спросила жена.
— В плотском, Аля! В самом, что ни наесть, интимно-телесном! — Александр Иванович прислонился пылающим лбом к вечно холодному боку электросамовара.
— Только что вскипятила, — с опозданием предупредила жена…
Дуя на обожженный лоб мужа, он повторяла:
— Боже мой, боже мой! Академик! Государственный человек! Пожилой… — она вдруг заглянула Куприянцеву в глаза. — А почему — ты?
— Да откуда я знаю! — Александр Иванович сердито дернул плечом.
— Сашка! — не отставала жена. — Скажи правду! Подавал повод?
— Сдурела совсем?! — если бы не темнота, Алла увидела бы, что супруг стал пунцовым. — Сама-то соображаешь, что несешь? Это ж статья!
— Статья не статья, — вздохнула Алла, — а сердцу не прикажешь… Если что, ты мне лучше сам признайся. Я пойму…
— В чем признаться?! — тихо взбеленился Куприянцев. — Дочь от кого у тебя?! Дура!
— Ага, я дура! — жена тоже перешла на сдавленный крик. — А почему же он позвонил именно тебе?!
— Сказано — не знаю! — чуть не плакал Александр Иванович. — Мало ли что этому психу в голову взбредет?! Видно, так уж карты легли…
Куприянцев вдруг замер. В темноте засветились белки его выпученных глаз.
— Карта! — прохрипел он и бросился в спальню.
Не обращая внимания на захныкавшую дочку, он включил верхний свет, рывком сбросил на пол постель вместе с матрасом и сразу увидел ее — мятую игральную карту, им самим засунутую под матрас и забытую. А ведь именно это велел сделать Станислав Морок, чтобы приворожить Лидочку Паркан!
Александр Иванович вспомнил вдруг, что, засыпая, несколько раз повторил «Паркан», «Паркан», как того требовала ворожба, но думал при этом не о Людочке, а об ее отце — академике! Да еще и лежал, вопреки инструкции, на спине!
— Мама! — слабо вскрикнул Куприянцев, и голос его прозвучал по-новому тоненько и пискливо.
Он схватил карту, поднес ее к глазам и без сил опустился на ржавую сетку. С похабной развязностью с фотографии на него смотрело лицо академика Паркана!
