Роланд Топор - Жилец
Кроме того, у него возникло ощущение, что при одном лишь виде его в них взыгрывает все самое худшее, и, почуяв жертву, они вполне могут стать самыми настоящими убийцами.
"Чем чаще они будут меня видеть, - подумал он, - тем больше будут возбуждаться".
Он совершенно ясно понимал всю абсурдность такого поведения, однако был не в силах что-то изменить. Абсурдность была неотъемлемой частью его самого; возможно, она была краеугольным камнем всей его личности.
В тот вечер, сидя дома, он снова перечитал газетную статью.
"Даже если бы я напился, - подумал он, - то и тогда все равно не смог бы настолько распуститься, чтобы в три часа утра распевать оперные арии".
Он подумал о том, что будет, если, несмотря на все свои самые добрые намерения, он все же запоет ночью на весь дом. Однако мысль эта показалась ему настолько нелепой, что он, лежа в кровати, разразился хохотом, изо всех сил пытаясь заглушить столь громкий звук кучей одеял.
С того самого дня он стал сторониться своих друзей. Ему не хотелось подталкивать их к какому-то необдуманному шагу, спровоцированному одним лишь его присутствием.
Как знать, возможно, если он перестанет попадаться им на глаза, они успокоятся. Из дома он теперь почти не выходил.
Ему стало доставлять удовольствие по вечерам сидеть дома, не шумя и вообще не издавая практически никаких звуков.
Он полагал, что это станет лучшим доказательством для соседей того, что новый жилец преисполнен по отношению к ним самых добрых намерений.
"А если потом что-то и случится, - думал он, - если здесь почему-то возникнет какой-то шум, то они обязательно припомнят эти вечера и ночи абсолютной тишины и простят меня".
За время подобных вечерних уединений Трелковский обнаружил, что его новый дом представляет собой самый настоящий театр, переполненный всевозможными странными явлениями, на наблюдение и изучение которых он потратил немало часов. Он пытался было - хотя и тщетно - разобраться в происходящем, неоднократно повторял себе, что слишком много внимания уделяет самым банальным вещам, хотя они того явно не заслуживали. И все же, когда он относил мусор...
Обычно мусор в квартире Трелковского копился на протяжении многих дней. С учетом того, что питался он, как правило, в ресторанах, в мусорном ведре лежали преимущественно старые газеты и совсем мало остатков скоропортящихся продуктов. Разумеется, иногда он прихватывал с собой из ресторанов куски хлеба или это были кусочки сыра, прилипшие к картонной упаковке. Однажды вечером Трелковский понял, что дальше терпеть этого уже нельзя. Он собрал весь мусор в одну кучу, свалил его в синий мусорный мешок и понес вниз к стоявшему во дворе большому контейнеру. Мешок оказался заполнен под самую завязку, и потому, спускаясь по лестнице, он ненароком ронял обрывки бумаги, клочья ваты, кусочки апельсиновой кожуры и прочий мусор, который тянулся за ним следом. Однако Трелковского слишком сильно волновал вопрос о том, как донести мешок, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
"На обратном пути подберу", - подумал он, спускаясь по лестнице.
Однако, возвращаясь назад, он обнаружил, что лестница абсолютно чиста. Кто-то уже убрал все это. Но зачем? Или кто-то следил за ним, поджидал, когда он выйдет за дверь, а потом собрал все, что он обронил? Но кто?
Соседи?
Разве теперь не было бы более логичным ожидать с их стороны немедленной, оскорбительной реакции и угроз неминуемого наказания за неаккуратное поведение и захламление дома? Соседи ни за что бы не упустили такой прекрасной возможности в очередной раз продемонстрировать свою власть над ним.
Нет, это был кто-то еще... или что-то еще.
Трелковский предположил, что, возможно, это крысы.
Громадные крысы, выползающие из подвала или канализации в поисках пищи. Шуршащие и шелестящие звуки, временами доносившиеся до его ушей с лестничной площадки, подтверждали это предположение. Но если это действительно были крысы, почему они не накидывались на мусорный контейнер во дворе дома? И почему он ни разу не видел ни одной из них?
Эта загадка не на шутку испугала его. Он стал еще реже выносить из квартиры мусор, а когда все же был вынужден пойти на эту меру, то стал что-то ронять чуть ли не на каждой ступеньке. Однако, когда он возвращался, лестница, как и в первый раз, сияла безупречной чистотой.
Разумеется, не только эти мелочи стали причиной того, что Трелковский почувствовал еще большее отвращение к самой простой работе по поддержанию чистоты в доме. Дело в том, что вся эта история с мусором порождала у него в душе чувство глубокого стыда.
Всякий раз, поднимая крышку мусорного бака перед тем, как вывалить в него содержимое своего мешка, он искренне поражатся его неизменной чистоте и, можно сказать, даже ухоженности. Его же собственный мусор был едва ли не самым неопрятным, даже грязным во всем доме. Отвратительным, мерзким. Не было ни малейшего сходства между ним и аккуратным, собираемым день за днем мусором других жильцов. Да и вид у "их" мусора в отличие от "его" был какой-то приличный, вызывающий уважение. Трелковский не сомневался в том, что когда на следующее утро консьержка станет проверять содержимое бака, она без труда установит, какой мусор принадлежал именно ему. Он почти представил себе то выражение презрения и брезгливости, которое появится на ее лице при мысли о нем. Эта женщина подумает о нем, как о каком-то деградирующем типе, а ее ноздри высокомерно задрожат, как если бы мусор излучал запах его собственного грязного тела. Чтобы хотя бы отчасти помешать ей определить, где чей мусор, он иногда доходил до того, что перегибался через край бака и энергично перемешивал весь мусор. Однако даже идя на этот шаг, он чувствовал, что хитрость его будет без труда раскрыта, поскольку консьержка сразу же смекнет, что лишь ему одному могла прийти в голову подобная нелепая затея.
В дополнение к загадке с исчезающим мусором была в этом доме еще одна тайна, которая попросту зачаровывала Трелковского. И была она связана с туалетом. Из его окна - как консьержка и сказала ему в самый первый день ему было видно абсолютно все, что происходило в крохотной комнатке на противоположной стороне двора. Поначалу он отчаянно старался побороть в себе соблазн подсматривать, однако сам по себе факт расположения данного наблюдательного пункта в конце концов сломил его сопротивление.
Теперь он уже регулярно, часами просиживал у окна, разумеется, предварительно выключив в квартире свет, чтобы иметь возможность наблюдать, самому оставаясь незамеченным.
Он стал ревностным наблюдателем непрекращающегося парада соседей. Он видел их всех, мужчин и женщин, снимающих брюки и задирающих юбки, совершенно беззастенчиво приседающих, а затем, после неизбежных жестов, обусловленных гигиеническими требованиями, застегивающих пуговицы или поднимающих язычок замка "молнии", и, наконец, дергающих за цепочку слива воды. Расстояние, однако, не позволяло ему услышать шум падающей воды.
