Александр Беляев - Продавец воздуха
Свет погас, экран засветился.
— Ну, вот и я, — сказала Ин.
Мне казалось, что она подошла к нашему столу и уселась в кресло рядом с мужем.
— Дети будут сегодня? — спросил Ли.
— Ко сказал мне, что он сторожит в Аравии, во что бы то ни стало хочет первым разыскать шпиона, а Цаль…
— Вот и я!.. — и к столу подошел еще один «призрак» — юноша, очень похожий на Ли.
«У него такие большие дети!» — подумал я.
— Сегодня мы будем пировать, — сказал Ли, познакомив меня с сыном. — Надо показать этому допотопному человеку, что и мы знаем толк в хорошем блюде и приятном напитке.
Глава 7
«ВСЕ ВИЖУ, ВСЕ СЛЫШУ, ВСЕ ЗНАЮ»
Ли нажал кнопку у края стола, и вдруг на столе появились два прибора и необычайно узкие, как химические колбы, высокие рюмки.
В тот же момент на столе жены инженера, Ин, также появились блюда, — она вызвала их.
Ли поднял рюмку и предложил мне посмотреть жидкость на свет. Рюмка казалась спектром. Жидкость была налита слоями, и каждый слой, не смешиваясь с другими, имел свою окраску.
— Пейте медленно, маленькими глотками. В этой жидкости нет ни капли алкоголя, но зато есть кое-что другое, безвредное и… вы сами узнаете.
Я по совету Ли стал пить очень медленно. Не могу передать моего ощущения. Это была какая-то вкусовая симфония. Вкус все время менялся, и каждый глоток доставлял мне неизъяснимое наслаждение. Я почувствовал необычайную ясность мыслей и какую-то особую жизнерадостность.
— Это не искусственный подъем нервов, а очищение мозга от токсинов — продуктов отравления, — сказал Ли.
— Никогда еще я не испытывал такого вкусового наслаждения, — сказал я.
— Вы еще усилите его вот этим блюдом, — и Ли придвинул мне мусс.
— Вкусно? — спросила, улыбаясь, Ин.
— Изумительно, — ответил я.
Сын Ли с удовольствием смаковал такой же мусс на своем столе, на экране.
— Вы еще учитесь? — спросил я юношу.
— Почему «еще»? — ответил он вопросом.
— Потому, что вы молоды. Учитесь в какой-нибудь школе или университете, вот что я хотел сказать.
— В школе? В университете? — опять с недоумением спросил юноша.
«Неужели у Ли такой глупый сын?..» — подумал я. Но скоро мне пришлось убедиться, что я поспешил со своим выводом.
— Он не понимает вашу мысль потому, — вступился за сына Ли, как бы угадавший мою мысль, — что у нас нет школьного возраста и у нас нет школ.
Видя мое изумленное лицо, Ли разъяснил мне:
— Еще ваше время ставило себе задачей приблизить школу к жизни. На этом принципе вы строили свою трудовую школу. Нам удалось осуществить этот принцип, как говорится, на все сто процентов. Школа и жизнь слились у нас воедино, или, если хотите, жизнь и практика стали нашей единственной школой.
— Но теория?
Она изучается также, но это изучение не отрывается от жизни и практики.
Отпив из своей длинной рюмки, Ли продолжал:
— Надо вам сказать, что управление нашими машинами столь несложно, что даже подростки справляются с ними и делают это очень охотно. Даже стоя у «станка», они могут слушать лекции по радио.
— Опять радио!
— Да, именно радио уничтожило ту школу, какая была в ваше время, когда она, в большей или меньшей степени, отрывала от жизни. Радио учит нас от колыбели до крематория. Мы учимся всегда и всюду. Мы пополняем свои знания на работе, если она не требует особого внимания, и на прогулке, даже и во время воздушного путешествия. Мы слушаем лекции величайших ученых, мы присутствуем при опытах, мы следим за формулами, появляющимися на экране. Только там, где нужен непосредственный опыт, мы прибегаем к вещам — колбам, станкам, сверлам. Но они всегда к нашим услугам — и в заводских лабораториях, а отчасти и на дому. Для химических опытов мы, например, всегда можем вызвать на дом все нам необходимое.
— Вы, вероятно, еще больше удивитесь, — сказала Ин, — если узнаете, что мы почти не читаем книг.
— Да, это верно, — подтвердил Ли. — Мы больше пользуемся звуковой передачей.
— Но как выделить из радиопередачи то, что вам нужно? Ведь у вас одновременно должны действовать сотни радиостанций?
— Каждая радиостанция действует на своей волне, а длина этих волн теперь различается не только метрами, но и сантиметрами и даже миллиметрами. Причем мы совершенно легко выделяем нужную станцию, если даже длина волны ее отличается от волны другой станции всего в несколько миллиметров.
— И потом, — деловито заявил Цаль, — этих станций не так уж много, как вы предполагаете. Наша сеть радиостанций построена по системе поясного времени, или, иначе сказать, по градусам долготы, — одна станция на пятнадцать градусов, так как время отличается на час, считая на ваше время, через каждые пятнадцать градусов. Поэтому от западного берега Африки до восточного берега Азии у нас существует всего десять главных радиоустановок, которые и наполняют радиоволнами каждая свои пятнадцать градусов долготы от полюса до полюса. Есть, правда, еще центральные радиостанции, их радиус действия охватывает всю нашу территорию. Но мы пользуемся ими только для связи с десятью поясными.
— Ты еще не сказал о радиостанциях для передачи энергии, — добавил Ли, — но с ними я еще познакомлю вас. Да, радио внесло огромные изменения во всю общественную жизнь, изменения, о которых вы, вероятно, не смели и мечтать. Радио упразднило необходимость физического скопища людей. Это было огромным гигиеническим достижением, и в то же время радио сблизило людей в общественном смысле. Радио уничтожило не только старую школу, но и старый театр, кино. У нас нет душных, переполненных публикой кино, театральных и концертных залов, аудиторий.
— Почему бы нам не познакомить сейчас нашего гостя с театром? — предложила Ин.
— Отлично, — согласился Ли, — для этого нам не нужно бежать за билетами и тащиться на ваших ужасных трамваях.
Вторая белая стена комнаты вдруг, как по волшебству, превратилась в сцену, если только то, что я видел, можно назвать сценой. Такого художественного богатства, такой обстановки, таких сценических и световых эффектов я не только никогда не видел, но и не предполагал, что они возможны. Мелодичная музыка сопровождала игру актеров. Это был новый род искусства. Речь переходила в пение, и тогда казалось, что идет опера. Жесты и движения были естественны, но так слиты с музыкальным фоном, что это можно было бы назвать каким-то новым балетом. Свет менял свою окраску вместе с мелодией и казался светящимися звуками. Это было какое-то синтетическое искусство.
