Орсон Кард - Ксеноцид
Почти. Она очень близка к решению, но Цин-чжао сомневалась в том, что, когда глаза в первый раз потеряли жилку, потом правильно отыскали ее. Лепестки не прыгают из ручья в ручей. Надо проследить одну — и только одну — жилку до самого конца. На этот раз она пошла от стены и совсем склонилась к полу, чтобы взгляд не отвлекали движения правой руки. Дюйм за дюймом продвигалась она вперед, не позволяя себе даже такой роскоши, как мигнуть, глаза горели и слезились. Она понимала, что если потеряет жилку, то ей придется возвращаться и начинать все заново. Либо она исполнит все идеально, либо испытание лишится силы и не очистит ее.
Это длилось целую вечность. Несколько раз она все-таки мигнула, но перед этим приняла кое-какие меры. Когда глаза переставали что-либо различать от набежавших слез, она склонялась к полу так, чтобы левый глаз практически вплотную смотрел на жилку. Затем на секунду закрывала другой глаз. Правый глаз отдыхал, потом она открывала его, приникала им к жилке и закрывала уже левый глаз. Таким образом она добралась до середины комнаты, там доска заканчивалась и начиналась следующая половица.
Она засомневалась, справилась ли с заданием, достаточно ли закончить доску или, может, надо отыскать новую жилку и двигаться по ней дальше. Она сделала вид, будто поднимается с пола, тем самым проверяя богов, довольны ли они. Она привстала — ничего; выпрямилась — и почувствовала окутавший ее покой.
А! Они удовольствовались этим, они довольны ею. Теперь она не ощущала жира на коже, тело было просто слегка маслянистым. Прошли панические позывы умыться, ведь она отыскала иной путь к очищению, путь к божественному учению. Тихонько она опустилась на пол, улыбаясь, слезы радости струились по щекам. «Ли Цин-чжао, моя духовная прародительница, спасибо тебе, что указала мне путь. Теперь я воссоединилась с богами, долгой разлуке конец. Мама, я снова с тобой, очищенная и достойная. Белый Тигр Запада, теперь я достаточно чиста, чтобы погладить твой мех и не запятнать белоснежную шкуру».
Тела коснулись чьи-то руки — отец поднимал ее. На лицо что-то капнуло, прокатилось по обнаженному телу — отцовские слезы.
— Ты выжила, — произнес он. — Моя говорящая с богами, моя возлюбленная дочь, жизнь моя. Во Славе Блистательная, сияй.
Позднее она узнала, что отца на время испытания пришлось связать и крепко держать, что, когда она взобралась на статую и попыталась перерезать горло мечом, он рванулся с такой силой, что стул упал, и он сильно ударился головой об пол. Боги проявили к нему милосердие — ему не пришлось стать свидетелем ее ужасного прыжка со статуи. Пока она лежала без сознания, он рыдал. А потом, когда она встала на колени и начала прослеживать жилки на половицах, именно он первым понял, что произошло. «Смотрите, — прошептал он. — Боги дали ей задание. Боги говорят с ней».
До остальных дошло не сразу, потому что раньше ничего подобного не случалось. Таких проявлений не было в Каталоге Божьих Голосов: Ожидание У Дверей, Счет Пятью До Бесконечности, Счет Предметов, Поиск Случайных Смертей, Вырывание Ногтей, Раздирание Кожи, Выдергивание Волос, Глодание Камня, Выкатывание Глаз — все эти признаки стали хорошо известными епитимьями, которые налагали боги, ритуалами повиновения, которые очищали душу говорящего с богами, чтобы боги могли наполнить душу мудростью. Однако до сегодняшнего дня ни один человек не свидетельствовал Слежения За Жилками. Впрочем, отец сразу понял, что она делает, назвал ритуал и внес его в Каталог Голосов. Этот обряд будет вечно носить ее имя, имя Хань Цин-чжао, в честь того, что ей первой боги повелели исполнить такой ритуал. Это придавало ей особый вес. Как и необычная настойчивость в стремлении очиститься и — позднее — убить себя.
Разумеется, многие пытались обтирать руки о стены и — чаще всего — об одежду. Но никто прежде не пытался тереть руки одна о другую, чтобы тепло от трения растопило жир, это было весьма умно. И хотя многие пробовали разбить себе голову, лишь некоторые взбирались на статую, чтобы кинуться вниз. До нее никому не удавалось удерживать руки за спиной так долго. Весь храм обсуждал случившееся, и скоро этот слух разнесется по всем храмам Пути.
И, конечно, великая честь была оказана Хань Фэй-цзы, ведь именно его дочь настолько крепко связана с богами. История о его безумстве, когда Хань Цин-чжао пыталась покончить с собой, распространилась с неимоверной скоростью и мало кого оставила равнодушным. «Он, может, и величайший из говорящих с богами, — отзывались о нем, — но дочь свою он любит больше жизни». Теперь люди любили его так же, как и чтили.
Тогда-то впервые и прошел слух о предполагаемой божественности Хань Фэй-цзы. «Он достаточно велик и могуч, чтобы боги прислушивались к его словам, — говорили о нем его почитатели. — И вместе с тем столь страстен, что всегда будет любить народ Пути и сделает все возможное, чтобы мы жили в мире и благоденствии. Не таким ли должен быть спустившийся в мир бог?» Впрочем, разрешить этот спор на тот момент не представлялось возможным, ведь при жизни человек не может быть избран даже богом деревни, не говоря уже о звании бога всего мира. Как можно судить о его божественности, пока вся его жизнь, от начала до конца, не предстанет перед глазами?
Постепенно взрослея, Цин-чжао не раз слышала подобные разговоры, и знание, что ее отец может стать богом Пути, служило ей в жизни путеводным огнем. Но что бы ни случилось, всегда она будет помнить, что именно его руки отнесли ее истерзанное, искалеченное тельце в кровать, что именно из его глаз капали на ее холодную кожу горячие слезы, именно его губы шептали на прекрасном, мелодичном древнем языке: «Моя возлюбленная дочь, моя Во Славе Блистательная, никогда не лишай своего сияния мою жизнь. Что бы ни произошло, никогда не причиняй себе вреда, иначе я умру вместе с тобой».
Глава 4
ДЖЕЙН
— Из вашего народа многие стали христианами. Поверили в Бога, которого привезли с собой эти люди.
— Ты не веришь в Бога?
— Такой вопрос никогда не возникал. Мы всегда помнили, кто мы и откуда.
— Вы эволюционировали. Мы были созданы.
— Вирусом.
— Вирусом, который, в свою очередь, создал Бог, чтобы потом создать нас.
— Значит, ты тоже веруешь.
— Я понимаю веру.
— Нет, ты мечтаешь о вере.
— Я достаточно сильно жажду ее, чтобы вести себя так, словно действительно верую. Может быть, это и есть вера.
— Или обдуманное безумие.
Получилось так, что на корабле Миро поселились не только Валентина с Джактом. С ними, без всякого приглашения, пришла Пликт и разместилась в крошечной каютке, где даже ноги нормально вытянуть было нельзя. Пликт в этом путешествии играла несколько странную роль — не член семьи, не член команды, но друг. Она обучалась у Эндера, когда Голос Тех, Кого Нет, останавливался на Трондхейме. Она вычислила, основываясь исключительно на личных изысканиях, что Эндрю Виггин является истинным Голосом Тех, Кого Нет, и что одновременно он — тот самый Эндер Виггин.
Валентина никак не могла понять, почему эта одаренная, еще молодая женщина так привязалась к Эндеру Виггину. Временами ей казалось, что вот так возникают религии. Основатель не ищет учеников; они приходят сами и навязываются ему.
Как бы то ни было, с тех самых пор, как Эндер покинул планету Трондхейм, Пликт оставалась с Валентиной и ее семьей: обучала детей, помогала Валентине в научной работе и ждала, когда же наконец семья воссоединится с Эндером. Только Пликт твердо знала, что когда-нибудь такой день наступит.
Поэтому последнюю часть пути до Лузитании корабль проделал с четырьмя пассажирами на борту: Валентиной, Миро, Джактом и Пликт. Во всяком случае, так сначала считала Валентина. Лишь на третий день после встречи с Миро она узнала о пятом пассажире, который всю дорогу сопровождал их.
В тот день, как всегда, все четверо собрались на мостике. Больше идти было некуда. Корабль предназначался для перевозки грузов, кроме мостика и спальных кают на нем для людей оставались только крошечный коридорчик и туалет. Все остальное место на судне занимали грузовые помещения, и люди там путешествовать не могли — условия не позволяли.
Однако Валентина ничуть не возражала против такого вторжения в ее личную жизнь. Она несколько забросила свои статьи, считая, что куда важнее сейчас узнать Миро поближе, а через него и всю Лузитанию. Людей, живущих там, пеквенинос и в особенности семью Миро — ведь Эндер женился на Новинье, матери Миро. Валентина по крупицам собирала информацию; она бы никогда не стала выдающимся историком и биографом, если бы не научилась делать выводы, располагая лишь редкими зернами правды.
Но настоящей золотой жилой для нее оказался сам Миро. Он был переполнен горечью, яростью, разочарованием и скорбью по утраченному телу. Несчастье случилось всего несколько месяцев назад, и он все еще пытался отыскать себя в этом новом мире. Валентина не волновалась за его будущее. Она видела, что он обладает поистине железной силой воли, таких людей нелегко сломить. Он привыкнет и вновь расцветет.
