Евгений Прошкин - Победители
Обзор книги Евгений Прошкин - Победители
…Свою долю он обменяет на пакет таблеток, и к нему вернутся хорошие сны. Нормальные сны, в которых он не снайпер, не боец отдельной карательной роты и даже еще не Леха, а всего лишь глупый ребенок, живущий в чужом, странном городе. Лучше та жизнь или хуже, он не знал, но там, по крайней мере, что-то было иначе.
Евгений Прошкин
Победители
Рассказ
После копченой трески яблоко казалось особенно сладким. Лукин сделал последний укус и бросил огрызок под ноги.
– Алеша, мусорить нехорошо, – укорила его Вера Павловна. Воспитательница собрала разлетевшиеся по асфальту косточки и заботливо отнесла их к урне, а когда вернулась, погладила Лукина по голове и повторила: – Нехорошо, Алешенька. Посмотри, как чисто. Видишь, дяди убираются?
Лукин посмотрел и действительно увидел. Вокруг фонтана, помахивая жидкими метлами и обмениваясь светлыми улыбками, медленно передвигались три фигуры в оранжевых робах. Лукин не мог понять, отчего взрослые так счастливы, он хотел спросить об этом Веру Павловну, но не нашел подходящих слов.
Один из дворников снял широкие, как штаны, рукавицы и, деликатно промокнув ими лоб, направился к девушке в серой форменной курточке.
– Пожалуйста, товарищ, – учтиво произнесла та, приподнимая марлю над деревянным лотком с ровными рядами бурых бутербродов.
– Нет ли пирожков? – поинтересовался мужчина.
– Каких именно?
– С капустой.
– С капустой нет, – кротко ответила коробейница.
– А что есть?
– Килька, – девушка кивнула на темные ржаные прямоугольники и зачем-то уточнила. – Дальневосточная.
– Мне бы капустки…
– Сегодня четверг, – напомнила серая курточка.
– Ах, да. Ну что ж… – Мужчина надел варежки и подхватил оставленную метлу.
– Возьмите рыбку, товарищ! – крикнула ему девушка через площадь.
– Сожалею, но у меня язва, – отозвался, виновато улыбнувшись, дворник.
Очередь зашевелилась, и Лукин на два шага приблизился к кильке. Он вдруг возжелал сырого от соуса хлеба и головастых малявок с тающими во рту хребтами, но после конфуза с огрызком боялся вновь допустить какую-нибудь оплошность.
– Знаешь этого дядю? – негромко спросила воспитательница.
Он не знал, но по трепету в ее голосе догадался, что дяденька – человек не простой. Лукин принялся мучительно перебирать в памяти лики членов Народного Собрания.
– Ты ведь уже большой мальчик, – разочарованно проговорила Вера Павловна.
– Космонавт? – ляпнул он первое, что пришло на ум.
– Ну конечно! – обрадовалась она. Кожа на ее лице натянулась, и губы приоткрыли мелкие зубки в черных пломбах. – Тихона Константиновича вчера по телевизору показывали. Откуда он вернулся? Ну-ка?..
– С Марса!
Теперь Лукин вспомнил. Дяденька действительно выступал в программе «Космос – народу», только там он был не в трудовом комбинезоне, а в настоящем скафандре с трубочками, застежками и всякими другими чудесными штуками. Он сказал, что на Марсе никто не живет, потому что они все вымерли от экологии и классовой несправедливости. А еще Тихон Константинович рассказывал про то, как проходил полет, и про то, как он кушал из тюбиков. Лукину сразу стало ясно, почему космонавт отказался от бутербродов.
– Если будешь слушаться и примерно учиться, тоже вырастешь героем, – пообещала воспитательница.
– И смогу совершить подвиг? – восторженно спросил Лукин.
– Обязательно, – ответила она.
На площадь вынесли еще один столик, и длинная колонна организованно распалась на две половинки. Лукин вместе со всеми прошел метров тридцать, пока не уперся в хвост новой очереди. Лоток с килькой остался позади, зато рядом появилось оцинкованное ведро с красными, пахнущими дождем яблоками.
– Не подскажете, что сегодня дают? – обратилась Вера Павловна к худой женщине, угощавшей людей фруктами.
Лукин удивился такому вопросу, ведь тетенька раздавала яблоки, да и что могли давать в четверг кроме яблок, трески и кильки? В пятницу будет кефир и рассыпчатый, как сухая земля, творог, а в субботу – огурцы и сладкий перловый пудинг. Припомнить, что будет в воскресенье, он не успел, поскольку женщина утерлась надетым поверх серой куртки фартуком и сказала:
– Не знаю. Должно, оперу. Ну да, раз я выходная, балета не будет… Точно, оперу, – добавила она, подумав.
– Сама Лапова, – благоговейно шепнула воспитательница, трогая Лукина за плечо. – Автограф попросить бы. Жалко, я карандаш не взяла.
Оранжевые дворники сгребли мусор в плетеную корзину и куда-то ее понесли. На площади не осталось никого, кроме двух лоточниц, двух раскладных столов и двух же очередей. В голове у Лукина все вертелось странное слово. Он не знал, что такое «опера», но догадывался: чтобы ее, «оперу», увидеть, нужно подойти к столику и получить бумажку, называемую билетом. Потом зайти в театр, и вот там, внутри, она и будет – «опера». Со свойственным детям примитивным рационализмом Лукин подумал, что «оперу» можно показать прямо на улице, тогда людям не придется томиться в длинной очереди, но он снова решил промолчать, поскольку уже привык, что над его советами только смеются.
Колонна продвинулась на метр или два и затопталась на месте, однако здесь скучать оказалось намного интересней: толстый дядька сдвинулся в сторону, и Лукин увидел театр. Вера Павловна сказала, что он большой, хотя Лукин это понял и без нее. Домище был таким огромным, что его поддерживали несколько белых столбов. Еще Лукин прикинул, что если снять с крыши чугунных лошадей, тогда и пару столбов можно будет убрать, но развить эту мысль он не успел, потому что перед театром поставили третий стол, и очередь пошла веселее.
Теперь Лукин каждые несколько секунд делал маленький шажок, который неизменно отвлекал его от раздумий, и всякий раз, переставляя ноги, он был вынужден начинать с одного и того же. Если лошадь весит сто килограммов, тогда две лошади весят двести, а три…
Его подтолкнули в спину, и он опять сбился.
– Не бойтесь, товарищи! Все успеете! – объявили впереди. – Пока зал не наполним, не начнем.
Раз сказали, что все успеют, значит кто-то точно опоздает, смекнул Лукин и неожиданно для себя заволновался. Проторчать столько времени у театра и не попасть на «оперу» было бы обидно. Он бросил свои расчеты и принялся тихонько подпрыгивать, пытаясь определить, далеко ли до стола с билетами.
– Стой смирно! – одернула его воспитательница.
– Я увидел! – воскликнул Лукин.
– Что ты там еще увидел?
– Там плакат над дверью. И написано. Это и есть «опера»?
– Нет. Плакат – это плакат, а опера – это опера.
– Потому что плакат снаружи, а «опера» – внутри? – спросил Лукин.
Он снова чем-то огорчил Веру Павловну и теперь пытался ее порадовать своей проницательностью.
– Отстань, – раздраженно бросила она.
– А что там написано? – не унимался Лукин.
– Где?
– На «опере».
– Ничего не написано.
– А на плакате?
Вера Павловна взяла Лукина подмышки и, приподняв его над очередью, сказала:
