Юрий Антропов - Самосожжение
«А любовь?» — спросил Геофил, или просто Гео.
«Любовь есть одна из категорий духовности!» — сказала Алиса.
«Yes, of course! — кивнул Гейдрих. — В молодости я и сам, признаться, увлекался марксистской философией истории с ее специфическим вниманием к отношению между индивидом и человечеством…»
«Но Кант Иммануил, не говоря уже про Гегеля…»
«Про Гей Геля?» — сострил Георгий, все еще рядом крутившийся.
«Про Ге-ге-ля! Георга Вильгельма Фридриха, разумеется… Кант, стало быть, вообще не принимал во внимание судьбу отдельного индивида при рассмотрении проблем войны и мира в истории человечества».
«Но позвольте! А его первая статья договора о вечном мире в трактате «К вечному миру»?! Там же четко сказано: «Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским». Кант считал, что не может быть мира между деспотическим, неправовым государством и республиканским».
Ну и так далее.
Страсти не на шутку разгорелись. Хорошо еще, что под гору шли, а то сбили бы себе дыхание.
Гей надеялся теперь, что когда он вернется в Москву и расскажет об этом эпизоде рецензенту Диане, читавшей первый вариант рукописи «Homo prekatastrofilis», то Диана снимет свой первый вопрос-замечание, вопрос-пожелание, который звучал, выглядел, был напечатан черным по белому так:
Необходима философия мира, не только житейская, обоснование возможности длительного мира, мира вообще как нормы существования общества с разными социальными устройствами — через человека, индивидуальность, homo, — тогда тема укрупнится и перестанет давить кошмаром.
Гей очень хотел, чтобы тема укрупнилась и перестала давить кошмаром!
Философия мира, как он считал, была выведена теперь именно через человека, homo sapiens, каковым он был сам, разве это не так?
**********В Братиславе, на холме возле Града, остановив машину, Алина сказала:
— Из полога чукчей все же есть шанс, хотя бы один из тысяч, перебраться в такой домик… — И кивнула на особняк, стоявший над Фиалковой долиной с видом на Дунай.
Гея удивило, что двери были не заперты.
Впрочем, она и машину оставляла с ключом в замке зажигания.
Все нараспашку. Но где-то в комнатах были ее дети. Старший, студент художественного училища, и младший, ученик музыкальной школы. Видимо, к ним-то Алина и поднялась наверх, оставив Гея в холле.
И быстро спустилась.
Гей не успел даже оглядеться.
— Дети живы-здоровы, — сказала она, улыбнувшись, — пока все в порядке, жизнь продолжается… — И она тут же перестала улыбаться, вероятно, вспомнив сцену ядерной бомбежки, которую они пережили на Рысы.
Он вошел следом за нею в гостиную.
И тотчас увидел нечто такое, что видел не раз и не два там, в Лунинске…
На малахитовых ножках покоилась большая, из оникса, матово-молочная столешница, разделенная на шестьдесят четыре квадрата, которые, как и фигуры — каждая величиной с бутылку, были сделаны из камня. Белый мрамор, черный лабрадорит…
Лобное место Бээна.
Все же дал о себе знать!
То-то Гею мнилось в Татрах, что с часу на час он встретит Бээна…
Гей остолбенел у входа в гостиную.
Алина, проследив за его неподвижным взглядом, усмехнулась:
— Подарок моего отца… — И быстро добавила: — А ему подарили этот стол где-то в Сибири…
Было самое время спросить напрямую, как дела ее папаши, однако теперь Гею страшно стало представить себе, что Алина и впрямь являлась дочерью Бээна. Значит, маску с нее на Рысы не сняли?
Гей ближе к столу подошел, как бы время выгадывая, но Алина рукой указала на середину гостиной:
— Встаньте сюда!
Сказала — как приказала.
Он молча повиновался, сделал вперед ровно три шага, вскинул голову и увидел в простенке портрет…
— Но ведь это же Бээн! — воскликнул он в испуге.
— Да, мой отец большой начальник, — сказала Алина как ни в чем не бывало и опять поспешно добавила: — Подойдите ближе, ближе!
— Его видно отовсюду… — буркнул Гей.
Он прищурился на портрет.
Портрет был в рост. На бордовой стене. Где, кроме портрета, ничего больше не было. Масло. Холст. Багет. Но это были для Гея второстепенные детали. Он лишь для того и отметил их сейчас, чтобы справиться с волнением. Чтобы проверить себя, что все это явь, не сон, не розыгрыш.
Какой там, к черту, розыгрыш!
Глаза несколько сонные и как бы обращенные в себя… мешки под глазами, чуть обрюзглые щеки, мясистые губы, которые, если вглядеться, были пригнаны друг к другу, как пара кирпичей… прядь волос, свисавшая на не очень высокий квадратный лоб.
Что еще можно добавить к этому?
Бээн куда-то в сторону смотрит.
Как там, на Гонной Дороге, в Лунинске.
Может, на Комбинат показывает или еще куда.
Гей не помнит, куда Бээн показывал в тот раз, когда они фотографировались — там, на Гонной Дороге, в Лунинске, во время Всесоюзного совещания металлургов.
Кстати, за фигурой Бээна, как на портретах мастеров Возрождения, была отчетливо видна местность. Среда обитания. Модус вивенди, или как там это называется.
С городского холма, на котором тогда снимал их для краеведческого музея Коля Глянцевый, открывалась роскошная перспектива.
Бээн любил перспективу…
Дальним фоном была гора Ивановский кряж с белым абрисом вождя на пологой вершине.
По предгорью вилась легендарная Гонная Дорога.
Потом шла окраина Лунинска. Новая Гавань и трубы Комбината. Индустриальная мощь Сибири.
А на переднем плане стоял Бээн…
Копирайт. Коля Глянцевый.
— Эй, вы где? — Алина тронула его за рукав.
— Я вспоминал, есть ли эта фотография, — Гей кивнул на портрет, — в Красной Папке.
— Этого не может быть! Такой фотографии нет вообще.
— Такая фотография, есть. В музее Лунинска.
— Да, но… этот портрет папы делал маститый художник с натуры!
— Насколько я знаю, маститый художник на Гонной Дороге не бывал… Разве что видел ее с высоты, пролетая в Индию…
Алина озадаченно примолкла, но потом воскликнула:
— При чем здесь Гонная Дорога и что это вообще такое?!
— А вы и не знаете? — съязвил Гей.
— Господи! Да я всю свою жизнь прожила за границей, училась, стажировалась, потом вышла за иностранца, за другого, за третьего… — Она усмехнулась, как бы выражая этой своей усмешкой печаль, а может, и сожаление о прожитой жизни, которую, как и всякой женщине, теперь ей хотелось бы прожить совсем иначе, такие дела. — И нигде, ни в одной стране, — сказала она твердо, — не встречалось мне такое странное название местности, или же что это такое, что за понятие?
