Владимир Михайлов - Вариант "И"
Сварливый:
— Любопытно было бы узнать — какую силу уважаемый коллега имеет в виду?
Первый:
— Обозначу ее одним словом: ислам".
— При первом прослушивании я подумал было, что на этом запись и кончилась — настолько продолжительной оказалась пауза. И хотел уже было выключить воспроизведение, но тут голоса зазвучали снова. Видимо, время понадобилось совещавшимся для того, чтобы основательно обдумать услышанное.
"Второй голос:
— Если я правильно понял, вы хотите передать мировое руководство Ближнему Востоку?
Первый:
— Ничего подобного я не предлагал — и не собираюсь.
Второй:
— В таком случае боюсь, что я вас не понял.
Третий:
— Не вы один.
Сварливый:
— Надеюсь, что не Вашингтону? Его влияние в мире и так уже превысило пределы разумного. Тем более что в мире Америку не любят: по сравнению с прочими она вызывающе сильна, богата и эгоистична.
Первый:
— Совершенно с вами согласен. Но Дяди Сэма я в этой роли не вижу. Кроме прочего, хотя бы потому, что в наступающем столетии у него возникнет много новых и усилится множество старых собственных проблем, которыми ему и придется заниматься.
Второй:
— Вы же не хотите сказать, что рассчитываете на Москву?
Третий:
— Надеюсь, что нет. Строить на руинах всегда сложнее и дороже, чем на новом месте. Россия сегодня — это руины великой державы. Тогда уж лучше Китай…
Первый:
— Я думал над этим. Исламизация Китая потребует столетий. Китайцев много, и кроме того — они весьма консервативны в массе. В политической и экономической области все последние столетия Китай лишь более или менее удачно все перенимал. Россия же создавала свое, и во многих случаях очень удачно.
Несчастье русских в том, что у них много воров и мало опытных организаторов и реформаторов. Но уж во всяком случае они не консервативны, хотя порой и кажутся такими. А что касается нынешнего их положения, то оно как раз такое, какое нас устраивает. Они с удовольствием ухватятся за протянутую руку, в особенности если ощутят, что рука эта крепка и протягивают ее без злого умысла.
Сварливый:
— Но тут умысел как раз налицо.
Первый:
— Но не злой — поскольку результат в конечном итоге будет в их пользу.
Второй:
— Я все же не вполне понимаю: почему для решения этих проблем нужно привести весь мир или большую его часть к одному знаменателю?
Первый:
— Потому что для решения глобальных задач нужно прежде всего если не всеобщее духовное единство, то, во всяком случае, единство большинства. Я не вижу иного способа добиться его.
Третий:
— Ну хорошо, допустим, с Россией как-то можно уладить…
Первый:
— Просто: дать им денег и контролировать. При их колоссальных потенциях…
Третий:
— Я не перебивал вас. Извините. Я хотел сказать: пусть ислам, которому вы так симпатизируете, проникнет в Россию. Но каким путем вы протащите его в Америку?
Первый:
— Вы прекрасно знаете, как я отношусь к исламу. Однако, если вы наблюдаете, допустим, извержение вулкана, то вовсе не обязательно любить его, чтобы признать, что оно действительно происходит. Можно, разумеется, и не замечать его. Не исключаю, что жители Помпеи стояли именно на такой позиции. Кроме того, у вас не совсем ясное представление об исламе в России: там и сегодня десятки миллионов мусульман, да и, кроме того, ощутимо исламское влияние с юга, со стороны бывших колоний империи. Что же касается Америки, то усиление позиций ислама в ее пределах — прежде всего среди афроамериканцев — будет являться одной из серьезных проблем в наступающем веке. А усиление ислама на Евроазиатском материке неизбежно вызовет ощутимый резонанс в Западном полушарии.
Второй:
— Легко сказать: дать денег. Нужно очень много денег. Кто даст? И под чьи гарантии?
Первый:
— Даст исламский Восток. Потому что от этих денег выиграет Россия, но и сам ислам — тоже, и не только в военном и политическом отношениях, но и в деле собственного единства. Что же касается гарантий, то это уже подробности, которые нужно еще разработать, однако основную гарантию можно назвать уже сейчас: не словесная, а практическая готовность России идти навстречу.
Сварливый:
— Хорошо, предположим, что все так и произойдет. Но где уверенность в том, что Россия, в политическом и военном отношении возглавив исламский мир — а если я верно уловил вашу идею, именно об этом вы и говорите, — восстановит и еще усилит свой статус сверхдержавы, получив при этом контроль над большинством мировых запасов нефти. Где уверенность, повторяю, что она будет проводить именно ту разумную политику сбережения планеты, от которой мы и начинали танцевать? Не ударит ли им в голову сознание собственного сверхмогущества, как это уже произошло с Америкой?
Первый:
— Резонный вопрос. Пока могу ответить лишь вот что: по моим наблюдениям, политика своеволия идет, как ни странно, не столько от сознания силы, сколько от стоящей перед властями необходимости подчеркивать, изображать или даже имитировать эту силу для стороннего наблюдателя. Иными словами, как это ни покажется смешным, — от республиканского строя. Власть имущим гораздо легче, когда они эту власть получают, как говорится, по божественному праву. Когда не надо проводить предвыборных кампаний и постоянно скандалить с оппозицией.
И если — предположим на минуту — в России реставрируется монархия — не самодержавная, конечно, а нормальная современная конституционная монархия, — то ожидать с ее стороны агрессивности, я полагаю, не придется. Не будет борьбы лозунгов, поскольку не будет схватки претендентов на высший пост, ее заменит закон о престолонаследии. И если новый монарх поднимет знамя с надписью «Благополучие планеты», то не найдется никого, кто будет способен ему возразить. Вот так это мне представляется.
Сварливый:
— Вы желаете России прямо-таки бесконечного добра: сперва ислам, а потом еще и короля в придачу. Дай Бог ей перенести все это. Можно подумать, что вы сами происходите оттуда!
Первый:
— В какой-то степени. Мои весьма отдаленные предки приехали туда, а через несколько поколений другие предки, менее отдаленные, оттуда уехали. Но я действительно желаю ей только добра. Я вообще никому в мире не желаю зла.
Второй голос:
— И вы полагаете, что все это обойдется без большой крови?
Первый:
— Искренне в это верю и надеюсь".
Наступившее за этим молчание на сей раз действительно обозначало конец если не разговора, то, во всяком случае, записанной его части.
Но я пока так и не знаю — кем были эти люди и каким образом эта запись попала в документы нашей команды. Или — моей бывшей команды.
