Майкл Муркок - Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики
За спиной у Картера послышался низкий голос Рэйми; слов было не разобрать. Затем сдавленный смешок, тихое звяканье гитарных струн — несколько случайных нот.
— Попрошу вас, — сказал Картер, не поворачиваясь.
Пауза, затем снова неразборчивый шепот Рэйми и его же низкий, хриплый, приглушенный смешок.
— Возможно, — сказал Картер, слегка повысив голос, — возможно, мне следует переводить содержание танца по мере его исполнения. Все их танцы — инсценировки преданий. Этот, в частности, называется ‘‘Достойная смерть".
Он сделал паузу, чтобы откашляться. Никто не открывал рта. А там, в центре патио, вождь припадал к земле, вглядывался вправо и влево, по-цыплячьи вытягивал шею, силясь рассмотреть нечто невидимое.
— Вы видите сейчас, как он идет по следу, — продолжил Картер. — Серебристый колорит цветов, украшающих его правую руку, означает, что тема его танца — предание о смерти. То обстоятельство, что они расположены ниже локтя, указывает на скорее достойный, чем бесчестный характер смерти. В то же время факт отсутствия каких бы то ни было украшений ниже локтя другой его руки говорит нам, что данный танец является полным и единственно верным изложением предания.
Картер вновь почувствовал необходимость прочистить горло. Глотнул из рюмки.
— Как я уже сказал, мы видим сейчас, как он идет по следу, один.
Вождь стал поочередно осторожно продвигаться на несколько шагов вперед и на столько же отступать назад; теперь он был напряжен и взволнован.
— В данный момент он счастлив: он напал на след крупного стада местной дичи. Обратите внимание на наклон копья в его руке. Чем ближе оно к вертикали, тем более счастливым чувствует себя его владелец...
Рэйми снова что-то бурчал, и его вульгарный смешок резал Картеру слух. Будто эхо, отозвалась хихиканьем Тотса, и даже доктор не удержался от короткого, сдавленного лающего смеха.
— ...тем более счастливым чувствует себя его владелец, — с нажимом повторил Картер. — Кроме того, как это ни парадоксально, строго вертикальное положение передает глубочайшую трагедию и скорбь. В своей небольшой статье, посвященной скрытой символике этих танцевальных движений, я выдвинул теорию, согласно которой перевод копья туземцем в строго вертикальное положение означает, что какой-то плотоядный зверь, слишком крупный, чтобы охотник мог с ним справиться, уже разделался с ним. И охотник мертв.
Вождь разразился шквалом движений.
— Ага, — сказал Картер с ноткой удовлетворения. Теперь остальные умолкли. Он позволил себе говорить чуть более выразительно. — Он поразил свою добычу. Он торопится с ней домой. Он очень счастлив. Да и почему бы не быть счастливым? Он удачлив, молод, силен. Его супруга, его потомство, его дом ждут его. Вот и дом показался.
Вождь застыл, острие его копья наклонилось.
— Но что это? — мелодраматически вскрикнул Картер, выпрямляясь в кресле. — Что случилось? За открытыми дверями он видит незнакомца. Это Владеющий Семью Копьями, тот, кто — это, конечно, не более чем суеверие, — помимо своего собственного копья обладает еще и шестью волшебными копьями, которые по его приказу летят и убивают все стоящее у него на пути. Но что же делает это непобедимое существо за дверями дома вождя, куда его не приглашали?
Острие деревянного копья резко опустилось — почти до земли.
— Владеющий Семью Копьями говорит ему, — воскликнул Картер, — следующее. Он, Владеющий Семью Копьями, возжелал цветы, что растут у дома нашего вождя. Поэтому он отобрал дом и перебил всех, кто был внутри, — супругу и малышей, — дабы очистить от их прикосновения цветы, что принадлежат ему. Все принадлежит теперь ему.
Картер сделал вторую паузу; ее заполнил негромкий звук щедро наливаемой жидкости.
— Не слишком ли много... — зашептал кто-то.
— Но что остается делать нашему вождю? — резко вопросил Картер.
Вождь, прямой как палка, склонил голову, вжимаясь лбом в древко, что держал перед собой стоймя, — строго вертикально.
— Его одолевает рвота — реакция, соответствующая рыданию у людей. Все, что имело для него какой-либо смысл, ныне утрачено. Он не в состоянии даже отомстить за себя Владеющему Семью Копьями — волшебное оружие делает того неуязвимым.
Патетическая интонация собственных комментариев захватила Картера, он почувствовал, как на последних словах у него перехватило горло.
— Уна, милочка, не найдется ли у вас таблетки от изжоги? — прошептала у него за спиной жена доктора.
— Он не может двинуться с места! — отчаянно завопил Картер. — Ему некуда больше идти. Владеющему Семью Копьями нет до него дела — он забавляется цветами. Ибо с течением времени, оставшись без движения, оставшись без еды и питья, вождь лишится сил и умрет — как умирали все враги Владеющего Семью Копьями. Вождь стоит, объятый скорбью, день, и второй, и третий, и к исходу третьего дня ему является план взыскуемого им отмщения. Да, он не может победить своего врага — но может навсегда опозорить его, так что Владеющий Семью Копьями, в свою очередь, окажется обречен на смерть.
— Он входит в дом... — Вождь снова пришел в движение. — Владеющий Сехмью Копьями видит, как он входит, но не обращает на него внимания, ибо вошедший внимания не заслуживает. И такой ход событий во благо нашему вождю, ибо в противном случае Владеющий Семью Копьями мог бы воззвать ко всей мощи волшебного оружия и убить вождя на месте. Но Владеющий Семью Копьями продолжает забавляться своими цветами и не обращает внимания.
Вооруженный единственным копьем, — продолжал Картер, — вождь входит в сердце собственного дома. В каждом доме есть сердце, важнейшее в нем место. Ибо если сердце разрушено, умирает и дом, и всё, что есть в доме. Подойдя к сердцу этого дома, а там оно находится перед очагом, вождь упирает копье древком в землю и держит его стоймя — в положении, означающем величайшую беду. И стоит так, преисполненный гордости. Мы можем представить себе Владеющего Семью Копьями — неожиданно осознающего, что он опозорен, пытающегося бешеным натиском помешать этому. Но и он, и все его семь Копий недостаточно стремительны. Вождь взвивается в воздух...
Картер осекся: вождь все еще стоял, упираясь лбом в древко копья.
— Он взвивается в воздух, — повторил Картер чуть громче.
И в этот момент туземец действительно взмыл в воздух, перебирая длинными ногами, взмыл удивительно высоко. С секунду он, казалось, парил над острием своего копья, продолжая сжимать его, — и тяжело огромной темной подбитой птицей рухнул на плиты патио. Тонкое древко, торчащее вертикально над его распростертой фигурой, дрожало и ходило ходуном.
