Татьяна Апраксина - Цена Рассвета
— А кто такие оцелоты?
— Разумные офицеры ССС, не обладающие излишком самоуверенности. Мышеловка — устройство для их поимки, где наживкой служит иллюзия легкой победы.
— А, вы шутите! — догадался Бранвен.
— Ничуть…
— Прошу тишины, — сказал пилот Вацулик. — Всех, кто стоит, прошу сесть на пол. Я начинаю стыковать корабли эскорта. Там есть врач.
Бранвен уселся на пол в углу, президент рядом с ним. Кайсё с удовольствием катал на языке ритмованную мудрость, постепенно проникаясь ей. В череде толчков и вибрации он не успевал открыть рот, чтобы задать немедленно возникшие вопросы человеку, с которым чувствовал смутное родство по силе. Кантор заметил, что Белл то и дело пытается заговорить, и поманил его движением руки. Они прижались висками — так можно было говорить, хоть и существовал риск прикусить язык.
— Что вам так не терпится узнать, кайсё? — Президент говорил с легкой насмешкой, но не так, чтобы Бранвен мог оскорбиться. Он был старшим по годам и положению, более опытным, и сходу взял на себя власть в ситуации, в которой Белл чувствовал себя неуверенно.
— Вы нас научите правильно работать?
— Приложу все усилия, чтобы… — тут базу опять тряхнуло, и президент прикусил-таки язык, поморщился, сглотнул и продолжил уже короче:
— Да… Если что — свяжись с профессором Рубиным, Антоном Рубиным, он публичная фигура, адрес найдешь. Расскажи ему про оцелотов, и он будет с вами работать. Мой заместитель.
Несколько человек в черных облегающих скафандрах и шлемах с зеркальными забралами ввалились в рубку. У этих динамики были на голове, а потому не казалось, что они занимаются чревовещанием — любимой на нижних уровнях Синрин забавой кабатчиков, которые таким немудрящим способом развлекали клиентов.
— Я врач, — сказал один. — Где пациенты?
Бранвен и президент поднялись одновременно, покосились друг на друга и пошли плечом к плечу. На всякий случай у кайсё Белла была уважительная причина находиться в медблоке: второе место занимал его подчиненный. Хотя волновала его только жена президента. Если уж Фархад не помер сразу, — а он и не должен был, Бранвен постарался рассчитать силу, — то ничего страшного с ним случиться не могло.
Истинное положение дел не совпало с расчетами. Врач в черном глянул на оба монитора и в первую очередь принялся осматривать Фархада. Минут через пять он снял шлем и перчатки, продолжил работу. Бритый налысо человек, сизая щетина на щеках, ломаный нос и пара шрамов на черепе. При этом скорость, с которой он подключал и отключал датчики, тыкал в монитор, меняя параметры отображения данных, не позволяла усомниться в его квалификации. Бранвен заметил эмблему на шлеме: кулак на фоне кометы, и понял, что перед ним врач легендарного вольнинского подразделения космических десантных войск.
— Кто автор этого этюда? — спросил наконец врач, указывая на лицо Фархада — один большой багровый кровоподтек. Бранвен не понял последнего слова, но по смыслу и жесту догадался и сказал, что он. Врач кивнул:
— Ясненько. Спасибо за работу, без дела сидеть не придется. Кто ему лечение проводил?
Бранвен опять признался, что все это его рук дело, и объяснил, что действовал согласно инструкции на аптечке. Врач обшарил взглядом палату, нашел ярко-зеленую прямоугольную коробку, заглянул в список на крышке и посоветовал, как с ней поступить: сбросить в пространство в качестве эффективного средства поражения.
— Он выживет? — спросил Бранвен.
— Весьма вероятно, — шевельнул бровями врач. — Ему нужна операция, для этого его необходимо доставить на Синрин. У них достойная черепно-мозговая хирургия, орбитальный госпиталь. Так что, как это… молитесь, да, кому у вас принято, чтобы он забыл последний час перед дракой. Это часто бывает в таких случаях. Об остальном не обязательно, тут и люди справятся.
Закончив монолог, врач, оказавшийся вдруг любителем поговорить, повернулся ко второй койке. Добрых двадцать минут он мучил приборы, копался в шкафу, возвращался с новыми и новыми блестящими штуковинами. Брал кровь, капал ее в углубления белой круглой тарелки с дисками и дисплеем посередине. Недоверчиво щупал электроды, проверяя плотность контакта.
— А что, собственно, с ней произошло? — повернулся он наконец. — Тоже чудеса синринской военно-космической медицины?
— Мы ничего не делали, — вскинул руки ладонями вперед Бранвен — обычный синринский жест категорического отрицания. Врач его не понял, отступил на шаг и буркнул:
— Вы мне пассов не делайте, или у вас тоже травма?
— Да, но о такой на людях говорить как-то неловко, — решил отомстить Бранвен, который с каждой минутой осмотра нервничал все больше, а за аптечку обиделся. Правда, из людей остался только молчаливый и незаметный, словно тень, Кантор, и врач повелся, кивнул. — Затрахался я, доктор…
В шутке было слишком мало шутки — понял он, не успев договорить. Сил не осталось вовсе, он держался только на желании узнать, что с Арьей Кантор.
— Я не знаю, что с этой больной, — ответил на его молчаливый вопрос врач. — Я никогда не видел подобной ЭЭГ и не уверен, что еще хоть кто-нибудь видел. Весь мой опыт говорит за то, что прибор неисправен, но я проверил его дважды. Если бы я увидел только кривую, я сказал бы, что это не человек и не известное нашей науке животное. Состояние пациентки пока еще не критическое, но подобная деятельность мозга не имеет объяснений. По крайней мере, я их дать не могу. Я не могу ручаться за то, что не начнутся необратимые изменения. Ее нужно срочно доставить в Надежду, в клинику министерства обороны. Наши модули позволяют перемещать пациентов в таком состоянии, я распоряжусь начать подготовку…
— Не надо, майор, — сказал доселе молчавший Кантор.
— Поймите, в ее состоянии дорог каждый час!
— Дайте мне несколько этих дорогих часов. Сначала попробуем мы с профессором. Если верить вашим словам о том, что это не человек, не животное… я, знаете ли, в некотором роде тоже… — не договорив, он повернулся к Бранвену:
— Запомни имя и фразу, офицер. А теперь пойди и приведи сюда профессора Чеха.
Бранвен, который не обязан был выполнять приказы генерала чужой армии и еще декаду назад послал бы наглеца длинным цветистым загибом, даже не задумался о том, что из него сделали посыльного, о том, что бежать в парадном мундире кайсё не вполне прилично — он опрометью бросился в рубку.
УтроАнджей Кантор не понаслышке знал о том, что такое кома у экстр. Ни одно действие в информационном поле не давалось так легко, как казалось новичкам. Даже самое ничтожное вмешательство требовало огромного расхода сил. Он знал об этом лучше прочих, год за годом ходя по краю пропасти. Любой из новичков, которых он подвергал финальному «тесту стрессового ответа», мог либо сам перерасходовать силы, либо ответить слишком эффективно — тогда и у Анджея не нашлось бы ресурса, чтобы противостоять ему и нейтрализовать последствия.
