Энн Маккефри - Город, который боролся
Кровь. Рашель вытерла рот, неожиданно подумав об этой крови: у нее во рту, в волосах, на теле, разбрызганной по стенам и потолку коридора, текущей настоящими ручьями, больше крови, чем она могла представить. Джозеф был покрыт ею с головы до пят, его глаза пристально смотрели из-под оранжевой маски крови, зубы покраснели.
Она не могла отвести глаз от изуродованного трупа.
— Сириг, — сказала она. — Его звали Сириг.
— Имя мертвой собаки сгниет вместе с ней в куче дерьма, — проворчал Джозеф. Затем он обернулся к девушке, и его глаза вновь ожили. Он поклонился, откашлялся, затем повторил первый жест. — Моя госпожа, вы не ранены? — заботливо поинтересовался он.
Его лицо впервые приобрело заинтересованное выражение. Рашель в изумлении открыла рот и пошатнулась, глядя на труп, а потом на человека, которого она только что предала.
— Джозеф! — закричала она, вцепившись в его руку. — Я… — Последние события словно завертелись по кругу, наслаиваясь одно на другое, как только стеклянная поверхность, отделяющая ее поведение от сознания, разбилась вдребезги. — Джозеф, — сказала она добрее, с явным удивлением. — Со мной что-то произошло. Я… я вспоминаю о том, чего попросту не могла сделать. Я… — Она вспыхнула. — Я помню о том, что была так жестока с тобой, так скверно вела себя. И… и я… — Она подняла на него взгляд, качая головой, словно отрицала недавние события, и шептала с усиливающимся ужасом: — Я предала Амоса кольнари?
Он коснулся ее руки нежно и мягко.
— Госпожа, вы были больны. Вы отравились принятыми для введения в анабиоз средствами. Это не ваша вина.
— Ох, — проронила она, — ох… — И, плача, бросилась ему в объятья. — Пожалуйста, прости меня, — умоляла она. — Я никчемная, отвратительная, но я умоляю тебя, Джозеф, не презирай меня за это. Не оставляй меня.
— Я никогда не смогу презирать свою госпожу, — просто сказал он. Он протянул руку, в которую она вцепилась, хотя эта рука и была буквально по локоть в крови. — Идемте, у нас мало времени, — сказал он. — Мы должны доставить вас в безопасное место, а мне сегодня еще многое предстоит сделать.
— Тогда давай поспешим, Джозеф, — согласилась Рашель.
Джоат и Пэтси, выпрыгнувшие из люка, остановились при виде трупа. Они нерешительно осмотрели холл, затем подобрались поближе. Джоат едва взглянула на него уголком глаз, а Пэтси-Сью уставилась с довольной ухмылкой.
Плазменный пистолет поднялся, потом бессильно опустился.
— Это он, — прошептала она. — Это он. И он готов! — Ее голос был удручающе возмущенным.
Джоат подошла к ней. «Вот тебе на, его уже прикончили», — подумала она с появившейся совсем недавно щепетильностью и попыталась не обращать внимания на запах. Этот говнюк настроил против себя чертовски много жителей станции. Дело было не в том, что она сожалела о его смерти, просто…
— Жалеешь, что это не ты? — спросила Джоат, глядя на свою спутницу.
Впервые после изнасилования Пэтси-Сью Кобурн заплакала.
— Нет, — ответила она, и ее голос был едва слышным. — Нет, я не жалею. Ни о том, что он мертв, и ни о том, что это сделала не я. Просто рада, что этот мерзавец больше никому не причинит боли. Я… не буду больше вспоминать, как это произошло.
— Угу, а вот это правильно, — угрюмо сказала Джоат, наглухо захлопывая двери памяти. — Пойдем, у нас еще много работы.
Они повернулись к Джозефу и Рашели.
— Давайте поднимем ее наверх, — продолжила Джоат. Верхний осевой разрез достаточно безопасен, чтобы припрятать ее там. А потом мы сможем продолжить свое дело.
— Симеон? — тихо позвала Чанна. — Ты вернулся?
— Часть меня. — Его голос звучал невнятно, хотя имплантаты всегда издавали одинаковый звук. — Я танцую на лезвии ножа: заглушая их связь и отбивая атаки их компьютеров. Я не могут постоянно удерживать их от контакта. — Затем более четко: — С тобой все в порядке?
— Тебе действительно интересно? — поспешила холодно бросить она.
— О да.
— Это чертовски противно… и в какой-то мере утомительно. — За этим последовала шутливая улыбка. — И, по правде говоря, мне постоянно было интересно, что произойдет дальше. А еще мне бы действительно хотелось, — сказала она, заканчивая герметизацию костюма на шее, — увидеть его лицо, когда он поймет, что я больше никогда не выйду через ту дверь.
— Я запишу эту сцену на голограмму.
— Но ничего не говори Амосу.
Одна из панелей потолка неожиданно стала прозрачной и отодвинулась в сторону. Там появилось лицо Джоат, а затем, совершив какой-то невероятный прыжок, свалилась и она сама.
— Там место, где можно проползти, — оно ведет к узлу из воздуховодов и трубопроводов. Идем.
Чанна осмотрела люк в потолке и лукаво улыбнулась.
— Просто как в Голливуде, — пробормотала она.
Джоат ухмыльнулась:
— Угу, только гораздо меньше. — Она с тревогой посмотрела на длинные ноги Чанны. — Возможно, там тебе покажется тесновато. Придется уходить скрытыми путями. Ты не испугаешься, когда будешь сжата со всех сторон?
— А у меня есть выбор? — спросила Чанна.
— Нет, конечно. Отталкивайся ладонями и ступнями. И не пытайся опираться на колени, иначе в глазах потемнеет от боли.
— Ты говоришь так, словно знаешь это?
— У-ху-ху, я видела, как это случалось. Ты мне поможешь?
Чанна собралась с духом, сложила ладони чашечкой и подняла Джоат к люку в потолке.
— Готово, — раздался сверху голос Джоат, звучащий немного глухо.
— Отойди назад. — Чанна присела и пружиной прыгнула вверх, схватившись за стороны квадратного отверстия, затем стала подтягиваться, хотя руки дрожали от напряжения.
Ход оказался узким, извилистым и разделенным перегородками. Ей приходилось время от времени останавливаться, чтобы отдышаться и поменять направление. Это было восхитительно.
Глава 22
— Хорошо, — прохрипел Флориан Гаски. — Идем. — Он зашелся в приступе кашля: и легкие, и горло страшно болели, словно горели огнем. Системы воздушного снабжения не были рассчитаны на две недели эксплуатации. — Мы идем, ублюдки.
Восемь буксиров и разведывательный корабль минеров «В твоих мечтах» выводили на максимальный уровень все свои системы. Вначале буксиров было десять, но Лоубау и Вонг не отвечали на позывные уже четыре дня. Если что-то произошло с их системами жизнеобеспечения, когда это случилось, ни один из них не успел проронить ни звука и умер на своих лишившихся энергии кораблях, в полной тишине и в одиночестве.
— Мы идем домой, — прошептал Гас.
