Томас Диш - Щенки Земли
Признаю, что Могущество немного проблематично, немного сыровато для нас, моралистов. Подобно Богу в Его более отеческом аспекте или подобно бомбе Могущество стремится быть скорее безжалостным. Могуществу необходимо квалифицирование (и, как это всегда бывало, хеджирование) другими ценностями. Такими, как? Луис, почему вы отмалчиваетесь?
Знание — как насчет Знания? А, понимаю, скорее всего Знание вы тоже оставите без внимания. Кого-то немножко слабит от этого яблочка, не так ли, кто-то?
Таким образом, все уварилось до Любви, до того, что просто обязано быть чем-то иным, чем арахисовое масло. Как пылко Эго стремится взорвать свои узкие рамки, распространиться за их пределами и осесть тонюсеньким слоем абсолютно на каждом. Вы увидите, что я обойдусь самыми общими соображениями. Всегда, когда говоришь о Любви, мудрее всего избегать частных примеров, так как им свойственно выглядеть обслуживающими самих себя. Вот, например, любовь, которую испытываешь к матери, — лучшая парадигма человеческой любви, но мысль о ней невозможна без ощущения губ, собирающихся в складку вокруг грудного соска. Далее, есть любовь, которую чувствуют к своей жене, но ни один не может обойтись без павловского окрика «Поощрение»! Хотя поощрение — это не более чем арахисовое масло. Есть менее четко определяемые любови, чем эти, но даже наиболее возвышенные, наиболее альтруистические из них представляются имеющими в своей основе нашу слишком человеческую природу. Рассмотрим порывы Терезы за монастырскими стенами, где на нее нисходит божественный Жених. О, если бы Фрейд никогда не писал, как намного счастливее все мы могли бы быть! Скажите что-нибудь в защиту Любви — валяйте, Саккетти. Прежде чем станет слишком поздно.
Ценности! Это — ваши ценности! Ни одна из них не существует для того, чтобы дать вам опору в маете повседневной жизни, чтобы держать мелкую сошку занятой в этой ежедневной круговерти ей на радость: пищевой канал, волчком вертящийся мир дней и ночей, замкнутые цепи от цыпленка до яйца, от яйца до цыпленка, от цыпленка до яйца. Не хочется вам иногда вырваться?
56Его монолог, продолжение.
— Очень хорошо, что Бог наконец-то мертв. Он был таким назойливым резонером. Некоторые книжные черви делали вид, что находят странной симпатию Милтона к врагу рода человеческого, а не Богу, но в этом нет ничего удивительного. Даже евангелист чаще похищает свой огонь из Ада, чем с Небес. Он определенно заботится об этом с особым вниманием. Это просто намного интереснее, если не сказать, как раз то, что надо. Ад ближе к фактам, чем мы думаем.
Будем откровенны еще немного больше. Ад не просто предпочтительнее Небес — это единственное ясное понятие послежизни (т.е. целевой ценности устремлений), которое человеческое воображение способно себе представить. Египтяне, греки, римляне положили начало нашей цивилизации, населили ее своими богами и создали, со всей их хтонической мудростью, небесное под ногами. Некоторая часть евреев-еретиков унаследовала эту цивилизацию, заменила ее богов на демонов и назвала небесным адом. О, они пытались делать вид, что где-то на чердаке есть новые небеса, но это оказалось самой неубедительной уловкой. Теперь мы уже нашли лестницы на этот чердак, теперь мы без труда можем добраться (с помощью электронного увеличения) до любого места, какое бы мы ни выбрали в этой незаселенной и неопределенной пустоте; для тех небес игра проиграна вчистую. Сомневаюсь, что Ватикан доживет до конца этого столетия, хотя никогда не следует недооценивать силу невежества. О, не невежество Ватикана, Боже упаси! Они-то всегда знали, что колода подтасована.
Достаточно о Небесах, достаточно о Боге! Ни того ни другого нет. То, о чем мы хотим теперь слышать, есть ад и дьяволы. Не о Могуществе, Знании и Любви — но о Немощи, Невежестве и Ненависти, трех лицах Сатаны. Вас удивляет моя искренность? Вы думаете, я выдаю свою руку? Вовсе нет. Все эти ценности при очень незначительной переформовке переходят в их противоположности. Это знает любой стоящий гегелианец. Война есть мир, невежество есть могущество, а свобода есть рабство. Добавлю к этому, что любовь есть ненависть, как нам с такой исчерпывающей определенностью продемонстрировал Фрейд. Что же касается знания, так это просто скандал нашей эпохи — философия поистрепалась, превратившись в кожу да кости эпистомологии, а из-за нее до еще более обнаженной агноциологии. Могу же я подобрать хотя бы одно слово, которое вам неизвестно, Луис? Агноциология — это философия невежества, философия для философов.
Теперь о Немощи. Почему, Чита, я не позволяю вам говорить о ней? А-а, только поглядите, как он зарделся. Как он ненавидит меня и как он беспомощен выразить свою ненависть. Немощен в ненависти, как и в любви. Не выходите из себя, Чита, — это, в своей основе, наше общее исходное условие. В конечном счете, в конце всех вещей, каждый атом — сам по себе; это холод, неподвижность, изолированность, никакого соприкосновения с другими частицами, моментум полного отсутствия какой-либо передачи, капут.
А такая ли уж это ужасная судьба, в самом деле? Грядет тот великий день, когда вселенная станет много более упорядоченной, если не сказать — совершенно упорядоченной. Все сущее гомогенизировано, эквидистантно, покойно. Это напоминает мне смерть, и это мне нравится.
Кстати, это та ценность, которую я забыл включить в мой список: Смерть есть нечто, что поможет нам вырваться из этой усталой, застарелой повседневности. Есть послежизнь, в которую не трудно верить.
Это ценность, которую я предлагаю вам, Чита, и вам тоже, Саккетти, если ваши кишки способны вместить такое. Смерть! Но не ваша собственная, индивидуальная и, вероятно, ничтожная смерть, но смерть вселенских размеров. О нет, вероятнее всего не тепловая смерть в конце Времени, о которой говорят слишком много, но Смерть, которая будет достижением, первопричина которой почти осязаема.
Конец, Саккетти, всей дерьмовой человеческой расы. Ничего не поделаешь, мой мальчик, — это вам придется купить.
Или мое предложение слишком неожиданно? Вы не замахивались на покупку целой системы энциклопедий, не так ли? Ну, дайте срок, переварите и это. Я могу заглянуть через недельку, после того как вы потолкуете об этом с вашей женой.
Но позвольте мне в заключение сказать, что ни один, в ком так велико зерно самопознания, не желает ничего другого так сильно, как быть вне этого. Быть абсолютно вне этого. Мы желаем, если прибегнуть к красноречивости слов Фрейда, быть мертвыми.
