Михаил Тырин - Семьи.net (сборник)
Глава центра повиновался, но не преминул при этом заметить:
– Твой побег всего лишь административный поступок, а похищение человека – это уже серьезно.
Я уселся в соседнее кресло, положил руку с оружием на колени, так чтобы ствол смотрел водителю в живот, и распорядился:
– Поехали!
– Куда?
Тогда назвал станцию метро.
– И что там? – спросил директор, заводя двигатель.
Спортивный электромобиль плавно-плавно тронулся с места; я слегка расслабил указательный палец и ответил:
– Библиотека.
– Что?!
– Архив с личными делами воспитанников.
– Бред!
– Вовсе нет! – оскалился я. – Там архив, точно знаю! И у тебя должен быть в него доступ! Либо выяснишь, где искать моих родителей, либо пристрелю! Понял?
Но директор вдруг спросил:
– Ты ведь не думаешь, что они тебя ждут? Дети – это обуза для неподготовленного человека, их воспитанием должны заниматься профессионалы.
– Меня не хотели отдавать! – отрезал я. Крики, грохот, непонятная кислая вонь, плач. Мой собственный плач. – Так что заткнись!
Но заткнуть главу центра оказалось совсем не просто.
– Зачем тебе это? – задал он новый вопрос. – Вот ты называешь себя русским, а с чего ты это взял?
– Я помню! Меня забрали в систему в три года, поэтому лучше даже не начинай!
– Досадное упущение, – печально вздохнул директор. – Пойми, Роман…
– Не называй меня так! Меня зовут Иван!
– Хорошо, хорошо, только успокойся. Пойми, современному человеку незачем цепляться за пережиток прошлого, за свою национальность! Все мы представители единой цивилизации!
– Я – русский, а не какой-то там обще-человек!
– И чем тут гордиться? Да пойми ты! В Европе еще с античных времен сложилось стойкое представление о том, что интересы индивидуума являются высшей ценностью! Главенство гуманизма, жизнь человека – высшая ценность, это оттуда. В России все было совсем иначе, там человек был человеку волком! Целью образовательной реформы изначально являлось ограждение ребенка от систематического влияния родителей, разрыв «цепи времен», остановка процесса бесконечного «повторения ошибок»! И ты сознательно отвергаешь путь, который проделало наше общество, ради чего? Мнимой гордости?
– Просто заткнись и веди машину, – потребовал я, морщась от боли.
Директор истолковал мою гримасу неправильно и продолжил свои увещевания:
– А твое увлечение религией? Разве может разумный человек всерьез рассуждать о том, что наш мир создал некий бог? Теория Дарвина тебя ни в чем не убеждает? Как можно быть таким ограниченным? Одумайся! Одумайся, пока не поздно!
– Нравится думать, будто сдохнешь и сгниешь в могиле, как кусок испорченного мяса? Думай. А я православный. Я верю в бессмертие души.
– Самообман! Надо брать от жизни все и не забивать себе голову всякой ерундой!
– Вот и бери. А мне не мешай жить, как хочу.
– Да что ты вообще знаешь о христианстве? Эти фанатики людей на кострах сжигали!
– Те, с кем я общался, были приличными людьми. В отличие от… – Тут впереди замаячил освещенный фонарями подсветки фасад Библиотеки, и я усмехнулся: – Про гетеросексуальность даже не начинай. Просто не люблю, когда меня всякие пидоры лапают. – И распорядился: – Поворачивай к служебному входу!
Директор как-то странно глянул на меня, обреченно вздохнул и съехал с дороги.
Ну наконец-то! Наконец-то я добрался до Библиотеки! И пусть даже придется подождать до утра…
Но тут электромобиль проехал во двор, и у меня вырвался невольный всхлип.
Библиотеки не было. Точнее, была, но от нее остался один лишь фасад.
Освещенный уличной подсветкой фасад. Фантик. Яркая обманка…
– Нет никакого архива, – мягко произнес директор, – и не было никогда. Данные воспитанников подлежат уничтожению, мы заботимся о неприкосновенности личности…
У меня слезы на глазах навернулись.
Нет никакого архива? Выходит, все зря? Все это зря?!
Был один лишь пустой треп? Самообман?
– Роман, послушай, никому ничего не известно о твоей семье, поэтому…
– Закрой рот! – крикнул я, сразу взял себя в руки и, сдержав рвавшиеся наружу рыдания, потребовал: – Переключи управление в режим обучения, быстро!
– Так нельзя!
– Ногу прострелю!
Директор повиновался, я качнул револьвером и приказал:
– Вылезай!
Сам выбрался следом, обошел электромобиль и указал стволом на багажник.
– Открой! – А когда глава центра выполнил распоряжение, велел: – Залезай!
Директор не сдвинулся с места, и пришлось нацелить револьвер ему в лицо.
– Быстро!
– Не надо, – попросил тот. – Если ты полагаешь себя христианином, то вспомни основу этого учения: «Возлюби ближнего, как самого себя!»
Я отступил на шаг назад и повторил команду:
– Залезай!
– Да нельзя же понимать все так буквально! – взорвался директор. – «Ближний» – это не расстояние…
– Просто, чтобы кровью не забрызгало…
Глава центра искушать судьбу не стал и, жутко скорчившись, кое-как уместился в багажнике; я захлопнул крышку, обошел электромобиль и уселся за руль. Бросил револьвер на соседнее сиденье и зажал лицо в ладонях.
И что теперь делать? Как быть дальше? И…
…и тут спинка сиденья неожиданно навалилась и придавила к рулю!
Директор изловчился просунуть из багажника в салон руку; сильные пальцы нашарили шею и стиснули горло, перед глазами все поплыло, и стало невозможно сделать вздох.
Я захрипел, попытался высвободиться – безрезультатно.
– Отпусти! – просипел из последних сил, но без толку.
Тогда дотянулся до револьвера, прижал курносое дуло к обшивке сиденья и выжал спуск.
Хлопнуло неожиданно глухо.
Хлопнуло, и сразу ослабла хватка стиснувших шею пальцев, а салон заполонила кислая вонь пороховых газов.
И тогда воспоминание о семье, о заветной комнате с высоченным шкафом и прямоугольником залитого солнечным светом окна, посерело и умерло.
Мне оказался уже знаком этот запах. Ровно так же пахло в тот далекий день, когда меня забрали в систему.
И тогда, и сейчас пахло порохом и смертью.
И я как-то сразу понял, что у меня нет прошлого.
И не было его никогда. Ни прошлого, ни семьи.
Я отбросил с себя безвольную руку директора, задавил рвавшийся наружу всхлип и потер набитую на тыльной стороне ладони татуировку.
Три заветных кириллических буквицы «Р. П. Г.».
«Русские не сдаются», – вновь всплыла в памяти услышанная от кого-то фраза.
«Русские не сдаются», – и я выжал газ.
За Уралом свои правила? Вот и проверю.
Хватило бы только на дорогу пяти патронов…
Майк Гелприн
Социопат
Антон проснулся под утро, рывком сел на постели и едва сдержался, чтобы не закричать. Он снова видел во сне эту девушку, третью ночь подряд. Нелли ее звали, Н-е-л-л-и. Только в эту ночь, в отличие от двух предыдущих, Нелли пришла к нему в сон обнаженной. А затем, затем они начали проделывать такое, что Антон, вспомнив, покрылся холодным потом от стыда и отвращения. То, чем он занимался с Нелли во сне, было даже не постыдным, это было противоестественным, низким, просто ужасным. Антона передернуло. Он резко вскочил с постели и едва не упал от неожиданной слабости в паху, мгновенно подкосившей ему ноги и сделавшей их ватными.
