Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
Товарищ Вольф стоял, держа в руке свой «калашников», из которого не сделал ни единого выстрела.
– Давайте его в фургон, – приказал он. – И этого тоже. – Он кивнул на товарища Вильфрида, который на нетвердых ногах выбрался с водительского места и стоял на коленях, извергая свой завтрак на мокрый асфальт.
Снова пошел дождь. Лужи крови на мостовой начали расползаться, словно развевающиеся на ветру знамена. Вдалеке душераздирающе взвыли сирены.
Хартманна сунули во второй фургон. Скребок уселся за руль. Молния устроился рядом с ним. Джокер дал задний ход, машина заехала на тротуар, развернулась и помчалась прочь.
Маки выбивал на колене яростную дробь.
«У нас получилось! Мы захватили его!»
Он едва сидел на месте. Под джинсами его член напрягся и затвердел.
Из заднего окна он увидел, как Ульрих из баллончика красной краской рисует на стене буквы: RAF. Он снова рассмеялся. Да, от этого буржуи наложат в штаны, будьте уверены. Десять лет назад эта аббревиатура была в Федеративной Республике синонимом слова «террор». Теперь так будет опять. Сердце у Маки ликующе забилось.
Джокер, с головы до пят закутанный в потертый плащ, подошел к стене и перебинтованной рукой написал под первыми тремя буквами еще три: ДСО[90].
Второй фургон чуть накренился в сторону, наехав на распростертое тело чернокожего американского туза, и покатил прочь.
Зажав под мышкой портативный компьютер и прикусив губу, Сара пересекла вестибюль отеля «Бристоль-Кемпински» быстрыми шагами, которые показались бы стороннему наблюдателю признаком уверенности. Это заблуждение уже не раз сослужило журналистке хорошую службу.
В задумчивости она нырнула в бар самого роскошного отеля во всем Берлине.
«О самом турне уже давным-давно все написано-перенаписано, по крайней мере то, что можно напечатать в газете, – подумала она, – ну и черт с ним». При мысли о том, что она стала участницей одной из самых пикантных историй из разряда тех, о которых в газетах не печатают, у нее запылали уши.
В баре, разумеется, было темно. Со всеми барами вечно одна и та же история; полированное дерево, медь, старая мягкая кожа и каладиум в кадках – вот что выгодно отличало эту вариацию от прочих. Она подняла темные очки поверх почти белых волос, которые сегодня безжалостно стянула в конский хвост, дала глазам время привыкнуть. К темноте они всегда привыкали быстрее, чем к свету.
В баре оказалось не слишком людно. Пара официантов в нарукавниках и высоких накрахмаленных воротничках с радарной точностью сновали между столиками. За одним столом сидели трое японских бизнесменов, болтали и тыкали пальцами в газету, обсуждая не то обменный курс, не то местные стрип-бары.
В углу Хирам вел деловой разговор, по-французски разумеется, с cordon bleu[91] отеля, который был ниже его ростом, но ничуть не уступал ему в дородности. Шеф-повар «Кемпински» то и дело всплескивал коротенькими ручками, что делало его похожим на толстого птенца, который учится летать.
Кристалис в полном одиночестве расположилась за барной стойкой. Здесь, в Германии, джокеров не жаловали и прозрачной красотки вежливо избегали, вместо того чтобы поднимать вокруг нее шумиху.
Она поймала взгляд журналистки и подмигнула. В слабом свете Сара поняла это лишь по тому, как накрашенные ресницы Кристалис мелькнули по обнаженному глазному яблоку. Она улыбнулась. Их профессиональное сотрудничество, время от времени переходившее в соперничество в обмене информацией, которое было главной игрой в Джокертауне, за время этой поездки переросло в дружбу. С Деброй-Джо у Сары было куда как больше общего, чем с якобы равными ей по положению, которые окружали ее.
Кристалис показывала себя Европе с иной стороны, нежели стране, которая, как она делала вид, была ей неродной. Временами Сара в глубине души завидовала ей. Люди смотрели на Кристалис и видели женщину-джокера, экзотическую, соблазнительную и гротескную, но не ее сущность.
– Не меня ищете?
Сара вздрогнула и обернулась. В конце стойки, едва ли в пяти футах от нее, сидел Джек Браун.
– Я ухожу. – Она хлопнула по компьютеру чуть сильнее, чем требовалось, так что у нее заболели пальцы. – На главпочтамт, отправлю свою последнюю статью по модему. Это единственное место, где можно установить трансатлантическую связь без опасения, что все твои данные перепутаются.
– Удивлен, что вы не болтаетесь где-нибудь без дела вместе с Грегом, – заметил он, искоса поглядывая на нее из-под кустистых бровей.
Сара почувствовала, что заливается краской.
– Присутствие сенатора Хартманна на банкете, возможно, очень заинтересовало бы моих коллег из глянцевых журналов. Но эту новость вряд ли можно назвать серьезной. А ваше мнение, мистер Браун?
После полудня у их делегации ничего не было запланировано. Серьезных новостей здесь почти не было, во всяком случае того рода, что заинтересовали бы читателей. Власти Западной Германии любезно заверили приезжих в отсутствии проблемы дикой карты в их стране и воспользовались турне как фишкой в той игре, которую они вели со своим сиамским близнецом с Востока – взять для примера хоть эту нудную церемонию под дождем у Стены сегодня утром. Конечно, они были правы: даже в процентном отношении число немецких жертв дикой карты было ничтожным. Самую жалкую и неприглядную пару тысяч из них попрятали от глаз подальше по государственным приютам и клиникам. Как бы немцы ни насмехались над американцами за их обращение с джокерами в шестидесятые и семидесятые, своих собственных они стеснялись.
– Думаю, это зависит от того, о чем говорят на банкете. Что у вас на повестке дня после похода на почту?
Он смотрел на нее с ухмылкой главного обольстителя из какого-нибудь низкопробного фильма. Золотистые отблески играли на плоскостях и гранях его лица. Сара досадливо прищурилась. Или он и в самом деле пытается подбивать к ней клинья, или просто дразнит. Ни то ни другое ее не радовало.
– У меня много работы. И потом, мне не помешало бы передохнуть. Кое-кому из нас пришлось в турне поработать.
«Это и вправду та причина, по которой ты обрадовалась, когда Грег намекнул, что неблагоразумно будет ехать на банкет вместе с ним?» – промелькнула у нее мысль. Она удивленно нахмурилась и резко отвернулась.
Большая рука Брауна легла на ее локоть. Она ахнула и стремительно обернулась к нему, рассерженная и готовая впасть в панику. Что она может сделать человеку, которому под силу поднять автобус? Отстраненный наблюдатель в ее душе, ее внутренний журналист, с иронией отметил, что не кто иной, как Грег, которого она когда-то возненавидела, причем со всей страстью, стал первым за многие годы мужчиной, чье прикосновение не было ей противно…
