Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне
— Разве их можно приручить?
— У него получилось. Он был добрый… Немножко на тебя похожий, только поменьше.
— Он тоже стал ветерком?
— Нет, он хотел, но не успел.
— А что с ним сделалось?
— Я не знаю, Гелька. В том огне трудно было всё запомнить. Наверно, Юрка отослал его с другими ребятами из крепости.
— А почему он отослал ребят?
— Юрка сразу понимал, что мы долго не продержимся. Главное было — освободить тех четверых. А потом уходить. Поэтому он велел остаться только ветеркам.
— А тех четверых освободили?
— Да, они успели уйти. А мы уже не успели. Появились эти… Мы говорим: пропустите нас и мы уйдём без боя. А они наступают… А ведь с нами были не только ветерки.
— А кто ещё?
— Многие. Те, кому достались карабины, не хотели их отдавать и не ушли, когда еще было время. Ни один. Сказали: если надо, будем драться…
— А что с ними стало? — прошептал Гелька.
Янка промолчал. Гелька спросил:
— Янка… Денёк! А как стать ветерком? Ну, не навсегда, а так, чтобы летать?
Янка-Денёк медленно шагал по сгнившим шпалам, цеплял сандалетами головки осенних ромашек, что росли между рельсов.
— Секрет, что ли? — тихо спросил Гелька.
— Не секрет… Надо, во-первых, перейти или переплыть Реку. Во-вторых, надо знать заклинание. Оно написано на чёрной плите, на Башне Ветров. Есть такая башня в Пустом Городе. А потом, когда будет решительный момент, надо преодолеть страх и прыгнуть с высоты…
Гелька вспомнил, как в прошлом году они с Юркой ныряли со вздыбленной кормы старого лихтера.
— У меня, наверно, получится… — прошептал он. — А реку я уже два раза переплывал.
— Гелька! — встревоженно сказал Янка. — Это ведь не та река. И ты не знаешь заклинания.
— Разве ты мне его не скажешь?
— Я… конечно, я скажу…
И он сказал вполголоса пять слов — таких простых и лёгких, что Гелька даже засмеялся:
— И это всё?
— Да. Но, Гелька… По-моему, каждый должен прочитать их сам. Там, на башне… И там же переплыть Реку…
— Разве она шире нашей?
— Да нет, не шире…
— Тогда какая разница?
— Не знаю… Гелька, ты всё-таки не рискуй.
— Ладно… — рассеянно отозвался Гелька. А для себя кое-что прочно решил. Пускай только закончится эта история с Мостом.
Они всё рассчитали до секунды.
Мост появлялся каждый вечер, когда светила полная луна и рокотал над пустырём железный танец. В двадцать один час двадцать три минуты Мост вырастал из воздуха — громадный и чёрный, — а ещё через две минуты по нему проскакивал поезд. Потом пробегали ещё пятьдесят две секунды — и Мост пропадал. Терялся где-то в других пространствах и временах. Наверно, в тех, где по замкнутому кольцу мчалась жизнь Юрки, Глеба, скадермена Ярослава Родина, ветерков. Жизнь целой Планеты. И может быть, ещё многих планет…
За две минуты забраться по скобам на тридцатиметровый мост — это можно. Две секунды на метр. Главное, не бояться. Потом, когда промчится поезд, надо приложить к рельсу волшебные шашки, завёрнутые в неволшебную фольгу. К одной из шашек будет подключён длинный провод электровзрывателя (взрыватель должен смастерить Васька). Затем быстро-быстро спуститься, залечь в рытвине и включить батарейку.
Поезд будет уже далеко, те, кто едут в нём, не пострадают.
— Но спускаться надо очень быстро, — сказал Гелька. — А то Мост пропадёт — и привет…
— Не пропадёт, я успею, — насупленно сказал Янка.
— А почему ты? — осторожно спросил Гелька.
— А кто?
— Я думал, что на Мост полезу я…
— Нет уж, можно лучше я? — сказал Янка ласково и очень настойчиво. — Ну пожалуйста. Ладно?
— Янка… Ты же говорил, что голова кружится…
— Теперь я не боюсь, это прошло. Ну и ещё… Раз не вышло с Юркой, я должен взорвать Мост. Понимаешь, Гелька, это моя особая цель.
Гелька вздохнул с тайной радостью. Было ему стыдно за эту радость, и всё же он почувствовал облегчение. Карабкаться на Мост он отчаянно боялся. Это ведь не на крышу…
Они вдвоём разговаривали на краю свалки, за сутки до взрыва. Уже появился и пропал Мост, и танец ведьм затихал над пустырём. Луна была ужасно яркая.
— Ты не бойся, я обязательно успею, — повторил Янка. — Я ведь могу даже и не спускаться.
— Как это? — испугался Гелька.
— А зачем? Всё равно улетать. Так даже будет лучше. Без долгих прощаний.
Янка медленно посмотрел на Гельку глазами, в которых горели две маленьких луны. И Гелька опять почувствовал, что все эти дни для Янки — затянувшееся прощание.
— Нет, ты всё-таки спустись, — попросил Гелька. — Пожалуйста. — И подумал, что, если порвётся кольцо, Янке, может быть, и не придётся улетать.
— Ну хорошо… — покорно сказал Янка.
Они двинулись к дому. Был еле заметный тёплый ветерок, и семена белоцвета тихо плыли в лунном воздухе. Они казались живыми и осторожно трогали щёки.
— Завтра в школу не пойду, — сказал Янка и улыбнулся. — Всё равно отругать уже не успеют.
— Я тоже, — отозвался Гелька.
— Тебе-то влетит.
— Подумаешь… Зато с тобой…
— Нет, ты иди, — тихонько попросил Янка. — Понимаешь, мне хочется с дедом побыть.
— Янка… ты извини. Я дурак такой.
— Ну что ты!.. Гелька, ты потом к деду заходи иногда, ладно?
— Ладно, Янка… А родители знают?
— Нет. Дед потом скажет.
— Сегодня директорша опять про Юрку спрашивала. Тётка его вернулась из Нейска, говорит, его там нет…
— Ох, Гелька, теперь тебя возьмут в оборот!
— А я сам всё расскажу. Рванём кольцо, тогда расскажу. А что такого? Мы же ни в чём не виноваты… Янка!
— Что?
— Ты завтра утром напиши что-нибудь, ладно?
— Обязательно.
Ни один учёный не смог бы изобрести такую моментальную почту!
Гелька что-нибудь писал на обороте Глебовых листов — и это письмо тут же появлялось у Янки. Писал Янка — и сию секунду читал это Гелька. У них стало обычным делом так переписываться. Правда, потом спохватились: бумагу надо беречь. Стали писать мельче, экономнее, уже не баловались рисунками. Каждый вечер они вешали на гвоздик у кровати листы с одинаковым номером, чистой изнанкой наружу. Утром смотришь — вдруг начинают бежать по бумаге торопливые строчки:
«Гелька, привет! О Юрке ничего не слыхать? Я его сейчас видел во сне. И Глеба… Гелька, прихвати в школу элементы для вычислителя, у меня сели. И ручку для Васьки, а то он растерял свои, и Алёшкины, и мои…»
Такие письма были в прежние дни. А что напишет Янка сейчас?
С этой мыслью Гелька открыл глаза. Было ещё рано. Утро за окном начиналось бледное, серенькое. Гелька поёжился. В открытое окошко тянуло холодом. Настоящая осень пришла?
