Михаил Харитонов - Золотой Ключ, или Похождения Буратины. Том I. Путь Базилио
- Н-ну п-па рюмочке... п-па рюмашечке... п-па м-м-мане... мани... - язык у коня заплетался. - Л-л-лошадей! - крикнул он и ударил копытом по полу. Что-то звякнуло-подпрыгнуло. Конь повторил, с тем же результатом.
- Скарятин! - жалобно заблеяла овечка. - Ну я тебя просила! Ладно, давай это самое, - она обречённо вздохнула, - только не буянь.
- Доличка, ты его совсем разбаловала. Лучше споём, - предложил тот же посторонний голос.
Буратине тем временем кое-как удалось разлепить один глаз, а за ним и второй. Счастья ему это, правда, не прибавило: в поле зрения кружились какие-то мутные пятна. Проморгавшись, он сумел разглядеть облупившийся потолок.
Делать нечего - пришлось повернуть голову. Это простое действие отдалось острой болью в затёкшей шее. Зато в поле зрения попал лабораторный стол - точнее, та его часть, которую не заслоняла лошадиная туша, раскопытившаяся на каком-то ящике.
Напротив коняки пристроилась на автоклаве - нормального насеста в комнате не было - какая-то некрупная птица с круглыми жёлтыми глазами и основательным клювом. Её Буратина видел пару раз в отцовской лаборатории. Птица меланхолично поклёвывала что-то из кулька. Сбоку жалась пушистая овечка с огромным розовым бантом между ушей. В другое время она непременно пробудила бы в Буратине желание обладать ею. Но не сейчас, нет. Ему было трудно, томно.
Стол был заставлен посудой, в основном питейной. На полу валялось несколько пустых бутылок.
Ещё чуть-чуть сместив глаза, бамбук заприметил на своей родной койке тощего рыжего спаниеля. Тот возлежал на ней по-хозяйски, приобняв лапой в чёрной перчатке пустой стакан.
- Фингал, балалайка где? - поинтересовался он, потягиваясь. - Ника вроде принесла?
- Мальчики, ну хватит же! - овца неожиданно упёрлась. - Сейчас доктор Коллоди вернётся, а у нас тут безобразие!
Скарятин мощно всхрапнул, покачнулся, однако ж усидел.
- Балалайку давай, - спаниель чуть приподнялся. - Фингал, где она там?
- Мальчики, ну не надо... ну хотите, я вам спою? - попросила овечка, беря в ручки узенькую балалаечку, перевязанную малиновой ленточкой.
- Что ж, - рассудил птиц, - спой, светик, не стыдись.
- Я вообще-то Долли, - обиженно сказала овца, - а Светка твоя - дура и вредина. Она мне вчера в анализы напис... намочила.
Спаниель хохотнул.
- Да ладно, Светка нормальная пупица, просто ты её своим занудством достала...
Овца дёрнула струну, другую. Струны зазвенели - здынь, здынь, здынь. В затылке Буратины это отдавалось как "буц, буц, буц".
- Как лист увядший падает на ду-у-ушу в эстетике замммме-е-ееееедленного жееста... - с душевностью заблеяла Долли.
- Гу-ук, гу-ук, - Фигнал издал неприятный звук, обнаруживший его совиную основу.
- Н-нах... Парррюмачке... - пробормотал засыпающий конь.
- Что-нибудь повеселее, пожалуйста, - попросил спаниель.
Долли обиженно замолчала, потом переладилась и заголосила чуток побойчее:
- Па-адал Перец, па-адал Ясный...
- Не то, - констатировал Фингал. - Бобик, давай уж ты.
- Фингал, меня Робертом зовут, - напомнил рыжий. - Можно Робин. Можно Бобин. Можно, наконец, по фамилии...
- Короче, Склифосовский, - Фингал, не вставая, простёр рукокрыль, оказавшуюся неожиданно длинной, и балалайку у овцы отобрал. - Давай-ка про пятницу, - инструмент откочевал к спаниелю.
Буратина тем временем пытался соображать. Надорванная неумеренными возлияниеми башка тому противилась, но всё-таки заработала. В частности - отыскала и вытолкнула на свет воспоминание о том, что доктор Коллоди вроде как собирался прийти пить с друзьями. Судя по всему, друзья были на месте - и уже успели поддать. Оставалось выяснить, где сам доктор Коллоди и в каком он состоянии.
Робин-Бобин сел на попу ровно, встряхнул ушами, ударил по струнам и запел:
- К нам вернулася из нахуя, лихо ахая-бабахая, пиздобразница-хуятница - раз-два-три-четыре-пятница!
- Пятница, пятница, пятница-развратница! - подхватил Фингал и лихо гукнул по-сычиному.
Скарятин пробудился, встряхнул гривой.
- Разминайте, тёлки, попоньки - раз-два-три-четыре-оппаньки! - выржал он, заглушая птица и пса. Овечка демонстративно поджала ушки и отвернулась.
- Обтруханчики-малёсики! Всем чесать свои колёсики! - простонал Робин-Бобин, наяривая всё бойчей.
- Пятница, пятница, пятница-развратница! - грянули все, кто во что горазд, издаваючи невообразимый шум.
Буратина застонал от натуги: он пытался понять, что происходит. Что такое "пятница", он помнил ещё по вольерному житью. Обычно так называли вечер перед Сретением. Когда-то в этот самый день доктор Моро то ли скрестил, то ли срастил ужа с ежом. Так или иначе, трансгенщики этот день отмечали как профессиональный праздник. По традиции, накануне торжества заготовок хорошо кормили и не наказывали. Правда, наутро в вольере некоторых не досчитывались: по той же традиции, ночью неудачные экземпляры усыпляли и отправляли вниз. Но Сретение отмечали вроде как зимой, а до зимы было ещё сколько-то. Деревяшкин попытался сообразить, сколько именно, но тут же запутался.
- Тили-тили трали-валенки, мы по рюмочке по маленькой... - начал было спаниель.
- Чем поят лошадей! - немузыкально заорал Скарятин, сбившись на свою любимую.
- Деф позор-рный, такую песню испор-р-ртил! - рыкнул пёс.
- Мальчики, ну не ссорьтесь! - заблеяла Долли.
Тут дверь распахнулась, все притихли, а потом разразились радостными воплями.
Буратина собрался с силами и сел на полу: любопытство победило-таки похмельный синдром.
Из-за двери показалась грузовая черепаха. На спине у неё стоял таз, судя по донёсшемуся до деревяшкина аромату - с пловом или чем-то вроде того. Сзади была приторочена пузатая канистра, по бокам висели сетки с пузатыми оплетёнными бутылками. "Кьянти" - подумал Буратина, и подумал верно.
- Склифосовский! - заорал из-за двери доктор Коллоди. - Принимай груз! Вира помалу!
Спаниель резво вскочил и бросился к черепахе, отпихивая коняку, который полез было к плову. На помощь пришёл Фингал, вытянувший шею и доставший клювом до конского предплечья. Жеребец дёрнулся, взгреготнул, но морду убрал. Фингал тем временем подцепил рукокрылью сетку с вином и аккуратно перенёс на середину стола. Овца осторожно передвинула посуду поближе к краю.
Деревяшкин решил, что пора бы и напомнить о себе.
- Папа, - осторожно позвал он. - Доктор Коллоди! - закричал он громче.
- О, сынулька? Оклемался? Давай к нам, - донеслось из-за двери.
Буратина не заставил себя упрашивать, а тут же протырился к столу и уселся на место спаниеля, занятого размещение таза, над которым вился ароматный парок. Буратина принюхался - пахло луком, варёной морквой, молодой козлятиной и специями. У оголодавшего доширака желудок вспучился, рот затопило слюной.
