Орсон Скотт Кард - Ксеноцид
– Но разве возможно, чтобы что-нибудь длилось вечно?
– Представьте себе, что данный момент во времени, та действительность, которую мы проживаем в данную секунду, данное состояние всей Вселенной – всех Вселенных…
– Ты имеешь в виду сейчас?
– Да. Представьте себе, будто это сейчас является поверхностью огромной сферы. Время движется вперед, пробиваясь сквозь хаос Вне-мира, подобно поверхности все увеличивающейся сферы, гигантского растущего шарика. Снаружи – сплошной хаос. Внутри – реальность. Постоянно растущая, как вы сами заметили, Валентина. Все время выстреливающая новыми Вселенными.
– Но где возник этот воздушный шарик?
– Ладно, у нас есть шарик. Постоянно увеличивающаяся сфера. Теперь представьте себе сферу, радиус которой равен бесконечности.
Валентина попыталась вообразить что-нибудь подобное.
– Поверхность ее будет абсолютно плоской.
– Верно.
– И ее никогда не обойти.
– Тоже верно. Она бесконечно огромна. Невозможно счесть все Вселенные, которые существуют со стороны реальности. И вот вы садитесь на корабль и от самого края начинаете двигаться в сторону центра. Чем дальше, тем древнее все вокруг. Замшелые Вселенные пролетают мимо вас. Когда вы доберетесь до той, с которой все началось?
– Никогда, – удивилась Валентина. – Если скорость корабля конечна.
– Начав с края, достигнуть центра сферы с бесконечным радиусом нельзя, потому что, с какой бы скоростью вы ни двигались, как бы глубоко вы ни залезли, центр – начало – всегда бесконечно далек.
– Там и лежит начало Вселенной.
– Думаю, да, – сказал Ольяду. – Именно там.
– И Вселенная действует так, потому что действовала таким образом всегда, – кивнула Валентина.
– Действительность функционирует так, а не иначе потому, что она так устроена. Любое отклонение от правил неизменно ввергнется обратно в хаос. Любое, что следует этим законам, превращается в реальность. Вот где граница между реальным и нереальным.
– Знаете, я тут подумал… – вмешался Грего. – Отличная идейка! Мы здесь морочим друг другу головы мгновенными переносами с места на место в нашей реальности, а что, если не побояться и поискать иные реальности? Абсолютно новые Вселенные?
– Или самим создать их, – подхватил Ольяду.
– Точно, – не скрывая иронии, добавил Грего. – Вот сейчас придумаем что-нибудь этакое, а потом ты или я засунем этот образ себе в голову и…
– Но может быть, Джейн с этим справится, – перебил его Ольяду. – Ведь такая возможность не исключается?
– Судя по твоим высказываниям, – усмехнулась Валентина, – ты Джейн слегка перепутал с Господом Богом.
– Она, наверное, слушает нас сейчас, – произнес Грего. – Компьютер-то включен, хотя дисплей и погас. Могу поспорить, она сейчас наши домыслы на клочочки раздерет.
– Может быть, каждая Вселенная существует достаточно долго, чтобы создать нечто подобное Джейн, – предположила Валентина. – И она появляется во Вне-мире и создает новые миры…
– И так до бесконечности, – продолжил Ольяду. – Почему бы нет?
– Но она появилась на свет чисто случайно, – попыталась возразить Валентина.
– Неправда, – сказал Грего. – Это как раз то самое, что выяснил сегодня Эндрю. Вы непременно должны поговорить с ним. Джейн появилась вовсе не случайно. Ибо, судя по тому, что мы знаем, случайностей не бывает вообще. Все, что появляется в нашей Вселенной, когда-то давным-давно было заложено в образе.
– Все, кроме нас самих, – заявила Валентина. – Наша… как вы называете филот, который отвечает за нас?
– Айю, – напомнил Грего. И повторил слово по буквам.
– Да, – сказала она. – Что бы там ни говорили, наша воля существовала всегда, независимо от личной силы или слабости человека. Поэтому-то, являясь частью образа действительности, мы остаемся свободными.
– Измена, – пробурчал Ольяду, – в наши ряды затесался морализатор.
– Точно, ну и чушь мы здесь, наверное, несем, – подтвердил Грего. – Джейн осмеет нас. Но, Nossa Senhora, как это здорово, а?!
– Послушайте, может быть, вот почему наша Вселенная родилась из ничто, – вдруг сказал Ольяду. – Наверное, это отличная шутка – бродить вот так по хаосу и зарождать Вселенные. Может, это Бог развлекается?
– А может, он просто поджидает Джейн, чтобы та составила ему компанию? – улыбнулась Валентина.
Наступила очередь Миро дежурить у клетки Сеятеля. Время было позднее – минула полночь. Не то чтобы Миро сидел рядом с ним и держал его за руку – при входе в клетку Миро пришлось напялить огромный костюм-скафандр. Дело было не в заразе, которую он мог подцепить; наоборот, все делалось для того, чтобы дежурный не занес в клетку Сеятеля вирусы десколады.
«Стоит мне разбить стекло шлема, – грустно подумал Миро, – и я спасу жизнь Сеятелю».
Сеятель, лишившись поддерживающих жизнь пеквениньос вирусов десколады, моментально ослабел и уже не мог шевелиться. Все знали, что десколада составляет неотъемлемую часть репродуктивного цикла пеквениньос, обеспечивая им так называемую третью жизнь, но только сейчас стало понятно, насколько все-таки они зависят от этого вируса. Кто бы ни создал этот вирус, он, видимо, был хладнокровным монстром, у которого во главу угла ставилась эффективность. Без ежедневной, ежечасной, ежеминутной поддержки десколады клетки становились инертными, молекулы, отвечающие за жизненную энергию и силу, не вырабатывались и – это страшило больше всего – вспышки мозговой активности наблюдались все реже и реже. Тело Сеятеля было облеплено электродами, его опутывали какие-то трубки; мало того, он лежал в перекрестье сразу нескольких сканирующих полей, чтобы Эла и ассистенты-пеквениньос могли снаружи следить за каждой фазой умирания организма. И примерно каждый час приходилось брать пробы ткани. Сеятель терпел такие страдания, что эти процедуры, производимые во время его сна, не могли разбудить его. Но, несмотря на всю боль, которая, несомненно, не лучшим образом влияла на его мозг, Сеятель сохранял ясность ума и твердую память. Создавалось впечатление, что одной силой воли он хотел доказать: даже в отсутствие десколады пеквениньос сохранят разум. Сеятель пошел на такое не ради науки. Ему необходимо было подтвердить чувство собственного достоинства.
Ученые, следящие за ходом эксперимента и работающие над другими проблемами, не могли тратить время на дежурства внутри клетки, ведь тот, кто находился внутри, всего лишь сидел рядом с пеквениньо, наблюдал за ним, разговаривал о чем-нибудь. Только такие люди, как Миро, дети Джакта и Валентины – Сифте, Ларс, Ро, а также Варсам и эта странная тихая женщина по имени Пликт, то есть люди, не загруженные срочной работой, обладающие достаточным терпением, чтобы высидеть долгие часы и с точностью исполнять необходимые процедуры, – только они допускались к дежурству. В клетке мог бы подежурить и кто-нибудь из пеквениньос, но все братья, знакомые с человеческими технологиями и способные хоть мало-мальски помочь, неотлучно находились при Эле или Кванде. Слишком много работы навалилось на всех разом. Из тех, кто дежурил в клетке, брал образцы тканей, кормил Сеятеля, менял бутылочки, мыл его, только Миро имел достаточно долгий опыт общения с пеквениньос, чтобы понимать их. Миро мог разговаривать с Сеятелем на языке братьев. Это хоть немножко успокаивало того, хотя раньше они не были знакомы – Сеятель родился уже после того, как Миро отправился с Лузитании в тридцатилетний полет.
Сеятель не спал. Его глаза были полуоткрыты, взгляд устремлен в никуда, но по движению губ Миро понял, что он что-то шепчет. Цитирует вслух избранные строки из эпических сказаний своего народа. Иногда он выдавал огромные куски генеалогии племени. Когда Сеятель впервые начал бормотать что-то, Эла напугалась, думая, что у него началась лихорадка. Но пеквениньо продолжал декламировать – таким образом он, оказывается, проверял память. Сеятель раз за разом убеждался, что, лишенный вируса десколады, он не утратил чувства принадлежности к своему племени, что было бы равносильно потере самого себя.
Миро увеличил громкость внешнего микрофона своего гермокостюма. Сейчас Сеятель рассказывал историю какой-то ужасной войны с лесом Небодела, «дерева, способного вызывать гром». Примерно посередине истории Сеятель сделал поэтическое отступление, в котором подробно повествовалось, как Небодел приобрел себе славное имя. Эта часть истории, видимо, была очень старой и больше напоминала миф. В ней рассказывалось о брате, который носил маленьких матерей в место, где небо разверзалось и звезды, звеня, скатывались на землю. И хотя Миро не давали покоя собственные раздумья об открытиях сегодняшнего дня – о происхождении Джейн, о гипотезе полета по желанию, выдвинутой Грего и Ольяду, – внезапно он поймал себя на том, что внимательно прислушивается к словам Сеятеля. Когда история закончилась, Миро не удержался и спросил:
