Вадим Давыдов - Киммерийская крепость
– Нет. Дело не в количестве и не в разах, Ириша, – и, увидев, как она заливается краской, обнял её за плечи: – А ты?
– Что – я? – изумилась Ирина, не делая, впрочем, никакой попытки высвободиться.
– Ты – была?
– Я?! Где?
– Не где, а с кем.
– Я? Ты хочешь… Ты имеешь ввиду… С мужчиной?!
– Нет, – Гурьев смотрел на неё без тени улыбки. – С женщиной.
Ирина глядела на него, слыша, как пульс гулко стучит у неё в висках. А Гурьев засмеялся – тихо, ласково, совсем-совсем не обидно. И вдруг привлёк её к себе:
– Ты сама девчонка ещё, – с какой-то странной, невероятной нежностью проговорил Гурьев. Ну, не может, не может мальчик так чувствовать, ужаснулась Ирина. Так не бывает просто! – Да тебе самой ещё впору за партой сидеть.
Ирина положила голову ему на плечо:
– Да. Это точно. Я полная идиотка. Надо же придумать такое – с собственным учеником! Я совершенно рехнулась, слышишь, Гур, это же…
Он не дал Ирине закончить тираду, закрыв ей рот поцелуем. И снова – её пальцы в его волосах, её лёгкое, прерывающееся дыхание, от звука которого сладко сжимается сердце.
– Ты представляешь, что будет, когда в школе про нас узнают?
– Ничего.
– Но они же узнают.
– Пускай.
– Они всегда всё узнают. Я не могу не смотреть на тебя. Мне очень нравится смотреть на тебя, очень!
– Я тебя люблю.
– Не надо, – шёпотом, краснея опять, проговорила Ирина.
– Не надо – что?
– Не надо… Так часто. А то я… привыкну.
– Привыкай, – Гурьев наклонился к ней и легко дотронулся губами до её губ. – Привыкай, потому что так правильно.
– Когда я тебе надоем, скажи мне сразу. Ладно? Пожалуйста. Я просто не переношу, когда врут и изворачиваются.
– Не говори, пожалуйста, глупостей, – его рука легла Ирине на затылок, и она почувствовала, как ноги делаются ватными и горячими.
– Это не глупости. Я просто хочу… Я хочу, чтобы не было никаких недомолвок, никакого притворства, я боюсь этого больше всего, понимаешь?
– Да. И, тем не менее, это глупости.
– Глупости?
– Конечно.
– Значит, я глупая.
Господи, Господи, подумала Ирина. Господи Боже мой, Гур, если бы ты знал, как здорово быть глупой, – с тобой. Только с тобой, понимаешь? Слушать тебя и понимать, какая я дура невозможная, и от счастья становиться еще глупее…
– Ты и вправду у меня дурочка, Иришка, – Гурьев погладил девушку по волосам и улыбнулся.
– У тебя?!
– У меня.
– Действительно, – Ирина вздохнула и опустила голову. – Действительно. Я совершенная дурочка, но мне ни капельки не стыдно. Это оттого, что я…
– Что ты – у меня. И это здорово.
– Ты думаешь?
– Уверен. Вот совершенно.
Какой ужас, подумала Ирина без всякого страха. Какой ужас. Как могло со мной такое произойти? А с ним? Неужели это всё не сон?!
Раскатистый перезвон трамваев сделался реже. Словно истончился, подобно апрельскому утреннему ледку на поверхности луж. Ирина поднялась со скамейки, поправила юбку:
– Проводи меня до остановки, поздно… У меня завтра первый урок.
– Почему только до остановки?
– Так… Тебе же ещё домой ехать.
– Рассказывай.
– Что?
– Ира, – Гурьев покачал головой. – Рассказывай. Я весь – внимание.
– Гур!
– Я уже шестнадцать лет Гур. Давай-давай, говори, зайчишка.
– Я не зайчишка. Я же не за себя… Ох!
– Ну, продолжай, продолжай. Зайчишка.
– Ладно, – у Ирины вырвался долгий вздох. – У нас сосед есть такой, Колька Силков. Настоящий бандит. Всё время с финкой ходит. Его даже участковый милиционер побаивается!
– Ай-яй-яй, – Гурьев прищёлкнул пальцами в воздухе – так неожиданно громко, что Ирина непроизвольно вздрогнула. – С финкой, да? Какой кошмар. Просто с ума сойти.
– Не паясничай. Он действительно бандит. У него шайка целая…
– Час от часу не легче, – Гурьев всплеснул руками. – Ещё и шайка. И что?
– Он… поклялся, что никого ко мне не подпустит. И не подпускает! Как будто я его собственность!
– Кошмар, кошма-а-а-р, – Гурьев широко раскрыл глаза и прижал тыльную сторону ладони ко рту. Вобрал голову в плечи и, затравленно озираясь, шмыгнул носом. Потом заглянул под скамейку. – Странно. Нет никого, а я уж подумал, – Он выпрямился и с весёлым удивлением посмотрел на девушку. – Иришка, ты, наверное, и в самом деле утомилась. Колька, шайка, лейка, клятвы на крови, марьинорощинские страсти. Поехали домой. Действительно поздно.
– Это гораздо серьёзнее, чем ты думаешь!
– Ну, будет, будет. Идём.
– Ты хочешь, чтобы мы поругались?
– О? – изумился Гурьев.
Ирина снова обмерла – это было произнесено так! Такое взрослое, совершенно настоящее взрослое – мужское – изумление. Не наигранное, такое не сыграешь, Ирина почувствовала это спинным мозгом, печёнкой, – но демонстративное. Специально для маленькой девочки. Расставляющее всё по местам. Окончательно. Раз и навсегда. Ей стало жутко. И хорошо.
– Ира. – Гурьев устало опустил веки. Может, он и хотел рыкнуть, как следует, но, видно, передумал. Или только сделал вид, что хотел? В следующий миг его голос зазвучал тихо, увещевающе-ласково: – Ира, ну, это же несусветная глупость. Ты даже не представляешь себе, какая это дичь. Ты всерьёз полагаешь, будто я отпущу тебя одну в первом часу ночи только из-за того, что какой-то псих-сосед с ножом караулит твою дверь? А если он тебя приревнует к телеграфному столбу?! Ты ведь понимаешь, что это чушь собачья, не так ли?
– Не ругайся. Я боюсь за тебя.
– Всё, Ириша. Всё. И вообще, мы поедем не на трамвае, а на извозчике. Вот и он, кстати.
Гурьев поднял руку, тормозя экипаж. Когда пролётка остановилась, он сделал приглашающий жест:
– Прошу!
– Ненормальный! Во двор я тебя всё равно не пущу!
– Там видно будет, – Гурьев назвал адрес.
Дорогой Ирина молчала, украдкой поглядывая на него. Возле дома они сошли, и Гурьев отпустил извозчика. Девушка упёрлась ладонью Гурьеву в грудь и легонько оттолкнула его от себя:
– Дальше я сама.
– Да, как же, – он подхватил Ирину на руки, словно она не весила ничего.
– Сейчас же прекрати, слышишь?! Немедленно! Отпусти меня! Яша! Гурьев! Гур! Отпусти сейчас же! Я кому сказала?! Ну Гур, ну пожалуйста же!
– Спокойно. Вопрос на контроле.
Во дворе он осторожно поставил Ирину на землю:
– Ну, что? – Гурьев улыбнулся. – Дурочка моя, я тебя люблю. Иди домой. Завтра я возьму билеты, сходим в Большой, на балет. А в воскресенье поедем в Архангельское. Или в Кусково, как захочешь. Сейчас я тебя ещё один долгий разочек поцелую и отпущу. Идёт?
