Александр Бачило - Леcопарк
— Что, — говорит, — обделались? Не дрищите, они больше не укусят!
И дальше пошел.
Нет, моя бы воля была, я бы с таким водилой шагу на территорию не ступил! Он хоть ловушки все знает, да заведет в конце концов куда-нибудь похуже крысоловки…
— О! А чего это там? — Плетюня меня в бок толкает. Вижу — впереди поднимается над травой остроконечная макушка. Чуть подальше — вторая. Ну так я и знал! Пустые холмы! Чтоб мне самому пусто было, если не они!
Тут и до командира, Утюга нашего, начало доходить.
— Так, — говорит, — это у нас что? — А сам нагоняет быстро Следопута. — Это же вон что! Как оно… запамятовал…
— Склады.
От Следопута разговора доброго не дождешься. Буркнул одно слово, и дальше.
— Ну, правильно… Погоди. Что еще за… — Командир скачками за ним. Я слова-то этого не знаю! Нет такого места на территории!
— Почему нет? — Следопут ему, так лениво. — Вот оно. Только у вас по-другому называется.
— У кого это — у нас?!
— У крыс. Вы по глупости склады зовете пустыми холмами. Тут весь отряд как по команде встал. Замерли, дышать боимся. Кое-как Утюг насмелился и просипел:
— Ты издеваешься, что ли?! Куда завел, гад?!
— Пока никуда, — посмеивается. — Но лучше бы нам куда-нибудь зайти, на месте не стоять. А то неровен час…
Бойцы давай занимать круговую, молятся потихоньку, кто как умеет.
— Ты, сволочь, на съедение нас сюда заманил! — Отрядный ревет. — У меня приказ совсем другой был!
Но Следопуту на его приказы чихать с дырявой башни.
— Приказ у всех один, — говорит. — Добычу принести. Хочешь домой пустым вернуться — уходи.
По ушам видно — многие прислушиваются, хоть зуб на зуб ни у кого не попадает от страха, по себе могу сказать. Он тогда громче, чтоб все слышали:
— Сейчас у собак обед. Кто не собирается на полдник оставаться — за мной бегом марш!
И потрусил себе дальше. Вроде ни одного слова понятного не сказал, а пробрало. Рванули мы за ним все как один. И Утюг бежит, подгоняет еще:
— Не растягиваться!
Кто такие эти собаки, что за обед у них и что за полдник — не знаю. Да, может, оно и к лучшему. Бежим себе. Пустые холмы впереди все выше и выше поднимаются. То есть не холмы, а, выходит, склады. И совсем даже, может оказаться, не пустые. Самый ближний — ох здоровенный, на четыре угла, с отвесными стенами — ну точь-в-точь такой, как про них врут…
Бежим прямо на стену. Вся она белая, только кусок серый, чем-то он не такой, как остальная стена.
— Соображаешь, Плетюня? — толкаю на ходу балбеса, напарника своего.
— Чего? — пыхтит, булками работает, толстомясый.
— В стене-то!
— Ну? Чего в стене?
— Чего-чего! Корм ты кошачий! Не видишь — дверь!
— Какая такая дверь?
— Эх, обалдуй! Сколько колешься — дверей не знаешь!
— Да ну тебя! — Плетюня отмахивается. — Потом поговорим!
Да чего уж тут говорить, когда и так все понятно. Следопут прямо к двери нас и вывел. Неужто открыть собирается?! Вот это был бы номер! Никому из бойцов самому открыть дверь не удавалось, штука эта особенная, хитрая. То она — стена стеной, а то вдруг раз — и лаз. Неподатливая уму вещь!
Но Следопут, он не из нашей шкуры сшит. Ему, поди, и дверь не в диковинку. Подошел, понюхал, когтем колупнул…
— А ну, навались! — говорит.
Ну, мы и уперлись всем отрядом, иные просто в стену, но этих Следопут обругал, переставил к двери, дал команду. Надавили дружно. Следопут сзади стоит, сам не толкает. Потом вдруг — скок Плетюне на спину, а оттуда — еще выше, до блестящей какой-то ерундовины, что из двери торчит. Я даже подумал, может, добыча такая? Чего он в нее вцепился, как в родную? И тут мы все повалились, потому что дверь-то поехала! Только что ни щелки не было, и вдруг — готовый лаз прямо туда — в склад. А оттуда кисленьким так и тянет — добыча промасленная лежит, нас дожидается!
Ай да Следопут! Вот это голова! Такую бы голову — да на всех поделить, хоть по кусочку каждому бойцу отведать!
Ломанулись мы в щель — прямо давку устроили, и впереди всех — Утюг. Следопут на землю соскочил, предупреждает
— Эй, полегче там! Под ноги смотреть, рты не разевать! Тут ведь тоже зубы встречаются…
Какие там зубы! Мы как на склад влетели, так прямо растерялись. Глаза в разные стороны, честное слово! Вот это добыча! Без конца и без края. Взрослая кольцами свернулась плотно, и кольца лежат — до потолка. Молодая короткими хвостами, тонкой пластиной, крючком, всякой загогулиной — на полстены куча! Самая жирная, в мягкой шкуре, на толстые бревна намотана, и тоже — несметно. А помимо того, еще какая-то особая, упрятанная в бумагу, в дерево, в жеваную труху, но по кислому духу все равно ясно — она, добыча! Кругом — добыча!
Эх, как пошли мы нагружаться да обматываться! Тут уж нас Следопут не учи! Длинную тянем, на нее короткие цепляем, так чтоб только еле-еле волочь. Да поперек еще — плоских с дырками, а на них уж — каких попало, внасыпуху.
— Хватит! — Следопут орет. — Пора возвращаться! Завтра опять придем!
Ну, смешной! Завтра! Завтра еще будем живы или нет, а добыча — вот она, сегодня! И пока мы ее с места сдвинуть можем — будем нагружать! Вот как не сможем, тогда ладно. Один, последний, хвостик скинем. Хотя вряд ли…
Уж Следопут и уговаривал, и дрался, и на командира кричал — ничего сделать не мог. То-то, брат! Это тебе не двери открывать. Нет такой силы, что бойца от добычи оторвет!
Наконец тронулись, медленно, но со всей красотой. Ползет куча, а нас из-под нее почти и не видно. Дверь пришлось настежь распахнуть, и то еле протиснулись. Наконец выползли на голое место. Через травы ломиться нечего и думать, двинули проплешинами в сторону большой гари, к дырявой башне. А чего стесняться? Мы тут хозяева теперь! Добычи сколько хотим, столько и волокем. Гарь, и та — наших ребят работа, Смурняга с Клюквой ее устроили, когда с дырявой башни добычу рвали. Да куда ни глянь — везде все теперь наше!..
Вот тут-то он и появился. Вымахнул на пригорок прямо перед нами будто из моего же сна выскочил, из старой покойницкой памяти, — в общем, сразу я его узнал. Ловкий, глаза озорные, а сам при этом — огромный, аж тошно, и зубы такие, что тоска. И сразу понятно, что бежать бесполезно. Все, отбегались.
— Дождались, сволочи! — Следопут хрипит. — Бросай все — и врассыпную!
Глупый он все-таки, хоть и колотый. Ну сколько можно объяснять, что бойцы добычу не бросают? А если который и бросит, так недолго после того проживет. Свои же и прикончат. Не для того мы такую муку перед походом принимаем, чтобы взять и все бросить. Наоборот, вцепись в нее всеми зубами и когтями — может, и не оторвут…
