Алексей Барон - Эскадра его высочества
Франц встрепенулся.
— О, адрес! Адрес — это есть спасение! А как, где?
— В деканате, желторотик.
— Им запрещено давать адреса.
— Не бывает правил без исключений, бамбино. В деканате, чтоб ты знал, сидят вовсе не бесплотные ангелы, а вполне конкретные девочки. Они вполне доступны для конкретных форм убеждения. Эффенди Бурхан! Пока не растолстел, доставай-ка свои джангарские сласти.
— Кэйр, я только-только задремал.
— Придется проснуться. Хороший архитектор, знаешь ли, стоит рахит-лукума.
— Рахат-лукума, — обиженно поправил Бурхан.
Известный сластена Ждан выставил нос из-под одеяла. Он тоже попытался спасти лакомство.
— Право, не знаю, стоит ли будущему судье применять взятку.
— Дорогой мой, — наставительно сказал Кэйр, — мы не в муромских лесах. В Поммерне секретаршам не дают взяток. Только подарки.
— Нет, нет! — испугался Франц. — Рахат-лукум не есть взятка! Кэйр лучше знает. Кто из нас юрист?
— А я бы дал взятку, — зевая сообщил Ждан. — Не знаю, как в Поммерне, в муромских лесах она действует отменно. Что вы на меня так смотрите, ваша честь?
— Как?
— Да как на предварительно заключенного. Рано еще!
— А ты бы побрился, — ухмыльнулся Кэйр. — А то и впрямь… похож.
— М-да, — сказал Ждан. — Деньги тебе доверить можно. А ют мысли — нет. Живо к делу пришьешь!
— А ты мысли правильно.
— Дурака вы валяете, — объявил Бурхан. — Оба.
— Так шутим же.
— Прекратите. Что, мир-дружба надоели? Набью!
Он высунул из-под одеяла волосатую руку и показал бицепс.
— Ты лучше рахат-лукум покажи, — попросил Франц. — Пожалуйста.
* * *Кэйр вернулся часа через три. Франц ждал его на лестничной площадке.
— Ну что, что, узнал?
— Неужели сомневался?
— Нет-нет, что ты! Ни на минуту я не сомневался. А… где она живет?
— Пройдемте, гражданин, — строго сказал Кэйр, открывая дверь.
Войдя в комнату, он снял плащ, стряхнул с него дождевые капли, повесил на крючок. То же самое проделал со своей шляпой, и только после этого сообщил:
— Значит так. На медицинском факультете обучаются одиннадцать Изольд.
Франц охнул и ухватился за косяк. Кэйр усмехнулся и потрепал его шевелюру.
— Не печальтесь, юноша. Семь Изольд относятся либо к брюнеткам, либо к шатенкам.
— Брюнетки? Ну и что с того?
— Франц! До сих пор я знал, что от любви люди тупеют. Но оказывается, они еще и слепнут. Твоя-то ведь — блондинка. Неужто не заметил?
— О! Да, да, в самом деле. Моя… какое славное слово. Но, пожалуйста, продолжай.
— Продолжаю. Еще две Изольды учатся на первом курсе, так что, согласись, по возрасту не подходят.
— О, йа, йа. Гениально! Остаются всего две?
— Одна, поскольку вторая находится в академическом отпуске по уходу за малолетним детенышем. Мужеского пола, кажется. В итоге остается… кхэм!
— Мужеского пола, — эхом повторил несчастный.
— Кэйр! Ну что ты из него жилы тянешь? — не выдержал Ждан.
— А так интереснее, господин адвокат. Налейте-ка мне винца.
— Потерпишь, — сурово сказал Бурхан. — Выкладывай, что там у тебя в итоге?
— Да ладно, ладно. В итоге остается некая фройляйн Изольда Пуффольд. Проживает по адресу Грюнплатц двадцать четыре. Меблированные комнаты фрау Вейс.
Кирш вскочил. Глаза его пылали, а из ушей чуть ли не дым валил.
— Кэйр! Да ты мне… да я тебе…
— Понятно.
— Ну, по гроб жизни, в общем.
— Эк он вскинулся, — озадаченно сказал Бурхан.
Кэйр сморщился.
— По гроб не надо. Довольно будет, если не проклянешь через пару лет.
— Да ни за что на свете, старая ты брюзга! Она такая… такая…
— Какая?
— Богиня! Скажи ему, Ждан.
— Да ничего, девка вроде справная, — сонно сказал Ждан. — Только вот не знаю, как она по хозяйству.
Франц заметался между шкафом и комодом, выдергивая носовые платки, галстуки, носки, перчатки.
— Послушай, камарад, ну о чем ты говоришь? Какое там хозяйство! При чем тут это? Да она у меня и веника в руках держать не будет!
— Ага, — ухмыльнулся Ждан. — Только кочергу.
Он уже успел развестись с некоей огнедышащей доньей Маритой-Мартенсо Окомодо дель Агиррага де Такона и знал почем фунт семейного счастья. Но по мнению Франца, это означало всего лишь то, что упомянутая донья Агиррага ни в какое сравнение не идет с божественной фройляйн Пуффольд. Он поражался, что остальные не видят столь вопиющей разницы. Отчаявшись объяснить всю ее глубину, Франц глубоко вздохнул.
— Ну, гершафтен, я… того. Пошел.
— Давай-давай, нибелунг. Марширен!
— Послушай, кунак, — сказал Бурхан, покусывая кончики своих роскошных усов, — а не мог бы мимоходом узнать, где проживает луноокая Инджин-ханум?
— Старик, о чем разговор? Кто-кто, а уж я-то тебя понимаю! Можешь не сомневаться.
— Погоди, сынок, — сказал Кэйр и торжественно поцеловал его в лоб. — Не забудь об ответственности, которую закон налагает на человека, ступающего на скользкую стезю брака.
Франц вырвался.
— Отстань!
Кэйр вновь его поймал.
— Стой!
Франц взвыл:
— Вас ист дас?! Ну что, что еще?
— Не надо ломиться в окно, дурень. Дверь-то у нас находится с противоположной стороны.
— Ах да, — очумело сказал несчастный. — Данке!
* * *Франц не появлялся, что вполне ожидалось.
В середине дня, когда немного распогодилось, Кэйр пошел прогуляться и тоже исчез. Это можно было объяснить, поскольку будущий судья любил предаваться уединенным размышлениям об уголовно наказуемом несовершенстве человеческой природы. Но когда запропастился еще и Бурхан, отправленный всего-то за хлебом в соседнюю лавку, Ждан начал удивляться. И чем ближе становился вечер, тем более росло его удивление. А затем и аппетит.
Ждан нашел сухари, растопил печь, сварил щи, похлебал их в совершенно непривычном одиночестве. Потом распахнул окно и выглянул наружу.
Из мансарды, в которой они жили, проспект Конграу просматривался почти на всем своем протяжении — от моста Звездочетов на юге до ворот Норди на севере. Поздние летние сумерки только начали сгущаться, фонари еще не зажигали, народу на улице было много, но ни Бурхана, ни Кэйра, ни тем более Франца в ближайших окрестностях Ждан не приметил.
Тогда он спустился вниз, вышел в скверик и пристроился на скамейке так, чтобы видеть перекресток перед собором. Покурил трубочку, поглазел на прохожих. Купил вечернюю газету, со скукой почитал о военных маневрах в федеральной земле Остланд, видах на урожай зерновых и о том, какой торжественный прием устроили послу эмира в курфюрстентаге. После чего вернулся восвояси.
