Константин Бояндин - Последний час надежды
Я намеренно не пошёл в фойе, не стал звонить матушке. Мне очень хотелось вести себя, словно капризный ребёнок.
Я смотрел на часы, смотрел и в итоге встал. Все уже отметили победу Софии, и отметили хорошо, но… Я достал из «тайника» (ящик из-под книг под кроватью) бутылку дорогого вина, подумал, затем вернул её обратно. София пьёт редко. Не напиваться же мне там в одиночестве.
Она открыла дверь, едва я только подходил к ней. Взяла меня за руку. В её блоке две комнаты и соседки её, похоже, весело проводили время — но не здесь, не в этот вечер. София несколько раз жаловалась, что иногда нет покоя ни днём, ни ночью. Но никогда не пыталась сказать это мадам Цербер.
Обстановка у неё почти спартанская. Комната двухместная, но София здесь одна. Сразу или после победы? В университете принято делать такие вот подарки — чем больше делаешь для всех, тем в более лучших условиях живёшь.
— Проходи, — она заперла за мной дверь. — Кофе?
— С удовольствием, — стул у неё в комнате только один. Ну хоть чашки две, и на том спасибо. — Она подошла к плитке и принялась колдовать у плитки. Она любит варить кофе, я знаю. А мне понравилось смотреть, как она это делает. Я смотрел, и смотрел, и смотрел.
Она была в том самом платье, в котором пришла на финальную партию. В том самом в котором выиграла, эффектно и быстро. Она молча готовила кофе, не смотрела в мою сторону, но на губах её то и дело появлялась улыбка.
Сама она пила кофе чёрным, безо всякого сахара — по канонам. Я так не могу. С детства привык, что во всём должен быть сахар.
Мы продолжали молчать. Она вопросительно посмотрела на меня, когда кофейник опустел — ещё? Я кивнул в ответ. Сердце в порядке, можно.
…И появился второй кофейник. Себе она не стала наливать — видимо, ей уже хватит. А я молчал и не знал, что делать. И мало-помалу мысль не идти перестала мне казаться настолько уж глупой.
— Она встречается не только с тобой, — София опустила голову. — Нет, молчи. Я знаю, что ты про меня подумал. Но это правда, Брюс! Она встречается не только с тобой! — она опустила взгляд, порозовела. — И не только на улице, — добавила она едва слышно.
— Откуда ты можешь это знать?! Что, все треплются?
— Знаю, — она взяла меня за руку. Я осторожно освободился. — Брюс, я никогда не лгала тебе! Почему ты мне не веришь?
— Потому что ты хочешь, чтобы я её бросил, — резко ответил я.
— Да, хочу, — она смотрела мне в глаза. — Брюс, я тебе не рассказывала, но у меня начались странные сны. Я никогда не видела таких страшных снов!
Я усмехнулся.
— Я никогда не боялась темноты, а теперь боюсь! И… — она прижала ладони к вискам, словно случился приступ мигрени. — Мне кажется, что я схожу с ума. Брюс, я должна тебе сказать!
— Почему мне? — я сумел не добавить «а не Жану».
— Ты один слышишь меня по-настоящему, — на её глазах появились слёзы. — Понимаешь?
— Да, — я смотрел ей в глаза.
— Нет, — она встала, втерла лицо полотенцем. Налила мне ещё кофе. — Ничего не понимаешь. Я вижу то, чего не могло быть. Я знаю, что не могло. Потому что сама видела, что всё было по-другому. И я знаю, почему это со мной.
— Почему?
— Это она. Когда она проходит мимо меня, у меня всё портится вот тут, — она прижала ладонь ко лбу. — Это правда!
— У меня не портится, — медленно ответил я. — Совсем наоборот.
Она закивала, на глазах у неё вновь проступили слёзы.
— Да. Так у всех. Брюс, я не вру тебе! Она спит со всеми подряд, это все видят, кроме тебя!
Признаюсь — то был момент, когда мне очень хотелось дать её пощёчину. Или молча поставить чашку и выйти вон. Но… София охнула, вновь прижала ладони к вискам, покачнулась. Я едва успел подхватить её, уложить на кровать. Оглянулся — где у неё вода?
— Брюс?! — она уселась на кровати, огляделась, на лице — возмущение и изумление. — Почему ты здесь?! Я…
— Ухожу, — мне надоело это представление. Если София хотела всё испортить, окончательно, что было между нами, она преуспела. — Спасибо за кофе. — Я встал и направился к двери.
— Нет, — она прикрыла лицо ладонями. — Господи… я не знаю, что со мной. Мы говорили… да, точно, мы говорили! И мы были в кафе сегодня! Скажи, что были, что мне это не приснилось!
— Были, — я вернулся, присел перед ней на корточки. — Это было, Софи.
— Я вижу… — она смотрела сквозь меня. — Мы сидели в кафе, ты обнял меня, я дала тебе пощёчину и ушла. Господи, что со мной? Что с нами, Брюс?
— С нами?
— Я замечала. Ты иногда выключался, а потом говорил так, словно только что оказался здесь.
Она протянула мне руку.
— Ты пойдёшь, да? Всё равно пойдёшь?
— Пойду, Софи. Мне уйти, и никогда к тебе не подходить, так?
— Глупый, — она сползла с кровати, села на пол, обняла меня. — Господи, какой глупый.
Она плакала, а я не знал, что мне делать. И я начал бояться того, что придёт воскресенье.
Брюс, парк «Иероглиф», озеро, 24 октября 2009 года, 5:40
Они приходили. Я укрылся в кустах, как бы смешно это ни звучало — и видел. Их уже было десять человек, когда я почти добрался до озера. Невзирая на темень, я узнал Жана и Поля, многих других парней, с экономического и с других. Они стояли, как роботы — или манекены — молча, не говорили, вообще не замечали друг друга.
Ники появилась без одной минуты шесть, была всё в той же спортивной одежде. Появилась словно бы случайно. И тотчас статуи стали людьми, роботы ожили, и казалось, что собрались здесь на пикник. Если не обращать внимания на время суток.
Я тоже вышел. Со мной поздоровались, кто голосом, кто рукопожатием. И никого не удивляло, сколько здесь людей и зачем они здесь. И слова Софии перестали казаться нелепицей, попыткой поссорить меня с Ники.
Она подошла к берегу, сняла со среднего пальца левой руки серебряное колечко, подняла его над головой — все затихли — и, размахнувшись, бросила его в озеро.
И люди, собравшиеся на пикник, превратились в стадо диких, разъярённых псов.
На месте остались трое — двое смутно знакомых парней с философского — и я.
Я не знаю, почему остались они. Я — потому что не умел плавать. И потому, что не хотел уподобляться всей остальной стае.
Ники посмотрела мне в глаза.
— Я не умею плавать, — сообщил я. Она знает это. Всегда знала. Ники смотрела на меня и на глазах становилась чужой, непроницаемой и холодной.
Я отвернулся и пошёл прочь. Минут через пять я услышал за спиной вопли — кого-то шумно поздравляли. Но меня это не касалось.
Волна накатила, когда я ещё не добрался до общежития. На этот раз я не пытался искать платок, мне было всё равно. Мир кружился и кружился, и в конце концов пришло беспамятство.
