Игорь Росоховатский - Прыгнуть выше себя
Петя разглядывает попутчиков с затаенной гордостью: вот эти люди спешат по своим делам — на работу, в гости, иногда они поглядывают и на него, но никто не предполагает, что он едет в порт, а оттуда поплывет в дальнюю-предальнюю Австралию, где бродят тапиры и лазают по веткам карликовые медведи-коала. Там аборигены обучат его искусству метания бумеранга. Вот удивились бы все эти временные попутчики, если бы узнали об этом! С каким уважением они бы смотрели на него, как завидовали бы! И еще он представляет себе, как потом, когда вернется, на уроке географии Сергей Александрович скажет: «А сейчас Петя Шевелев поведает нам о своем путешествии в Австралию». Удивленно зашумят ребята, с восхищенным выражением задиристого лица в золотистых солнечных веснушках обернется к нему задавака Таня. А верный дружок Саня шепнет с досадой: «Что ж ты меня не взял?» Но как его возьмешь, если несознательные родители никуда его от себя не отпускают, даже когда Санька просится в кино, им обязательно надо знать, с кем он идет, когда будет дома и о всякой прочей несущественной дребедени вроде того, рекомендовано ли младшим школьникам смотреть этот фильм.
За окнами проносятся березовые рощи, излучающие тихое серебристое сияние, игрушечные станционные домики, семафоры, опущенные полосатые шлагбаумы с нетерпеливыми колоннами машин за ними. Красавицы сосны заламывают ветви в немой тревоге за отъезжающих, диктор объявляет остановки: «Зеленоград... Дачная... Солнечное...» Но ни одно название не звучит так загадочно, как Сидней, Канберра, Мельбурн, где уже, наверное, собираются аборигены, чтобы встретить прославленного сына Миклухо-Маклая.
После Второй Дачной в вагон вошли два милиционера, внимательно оглядывая пассажиров. «Боцман» напружинился, шея побагровела, руки сжались в кулачищи и мелко дрожали. «Капитан» говорит ему громко:
— Дай сыну еще пирожок!
— Сыну Миклухо-Маклая,— напоминает Петя.
— Ну конечно, конечно, давай пирожок с повидлом, не жадничай.
Робинзон наклоняется над свертком и достает пирожок, дожидаясь, пока милиционеры пройдут.
— Держи, сын Маклака.
Штырь неестественно смеется и грозит «боцману» пальцем, кося взглядом на соседей:
— Зачем же так, насмешник?
Они доезжают до конечной остановки — Порт. Петя спешит вслед за «капитаном» на перрон. Здесь останавливается, втягивает в ноздри волглый воздух. Пахнет нераздельно водой и рыбой. Небо опирается на верхушки деревьев. Ревет в подсиненном воздухе вертолет. Спешат люди к троллейбусной остановке, с криками носятся чайки. Но сколько Петя ни вглядывается в даль — моря не видно.
— Пошли! — торопит Штырь.
— А где же море, корабли?
— Будут корабли. И море будет. Потом. Сначала мы пойдем на теплоходе по реке.
— А море? — не унимается Петя.
— Чему тебя в школе учили? Река впадает в море, сэр. Петя несколько успокаивается. Его всегда приучали верить взрослым людям: «Тебе же взрослый говорит», «Взрослые больше твоего знают», «Спроси у взрослых»,— и все же недавнее сомнение снова проклевывается. Тревожная напряженность этих двоих людей передается ему.
Они ушли со станции, несколько раз ныряли в какие-то узкие переулки, затем «капитан» остановился у перекрестка и сказал «боцману»:
— Мы подождем тебя здесь, а ты — айда за билетами.
— Можно мне? — просится Петя.— Вы только скажите, до какого порта. До Мельбурна, да? Я угадал?
— Тебе-то как раз и нельзя. Помнишь о пиратах, о «черной метке»? С ними только «боцман» справится. Держи монеты, Робинзон!
Ворча себе под нос, «боцман» берет деньги и удаляется.
— Разве мы не сбили их со следа? — спрашивает Петя у «капитана».
— Они не отстанут, знаю их. Шайка Джека-потрошителя еще встретится на нашем пути.
Петя невольно придвигается поближе к Штырю и несколько раз оглядывается. Вечер уже выставил тени под деревьями: поди разберись, какие из них пираты, а какие — просто тени. Робинзон не появляется долго, «капитан» начинает тревожиться. На всякий случай переходит с мальчиком в другое место, за кусты, отсюда сподручнее наблюдать за переулком. Люди здесь проходят редко, два раза проезжает автомобиль. Снопы света выхватывают заборы, тени удлиняются, надвигаются, бегут табуном.
Наконец в конце переулка показываются две фигуры. В одной они узнают «боцмана». Но с кем это он? Штырь говорит Пете шепотом:
— Отойдем подальше в кусты.
Он что-то достает из кармана, слышится негромкий щелчок.
«Боцман» и его спутник топчутся на месте, потом движутся к ним. Заметили? Робинзон хрипло спрашивает:
— Ты, что ли, Штырь?
— Я, а кто с тобой?
— Не дрейфь, свой.
Они подходят почти вплотную. «Капитан» всматривается в новоприбывшего:
— Что-то не признаю.
— Свой в доску,— заверяет Робинзон.— Если бы не он, замели б меня. Которые менты переодетые, значица, дежурят у кассы. Я сунулся, двое гавриков, амбалы здоровенные, зажали: «Пройдите с нами, гражданин». Я, конечно, вырываюсь, известна ихняя вежливость — до кутузки. Где там? А тут этот, откуда ни возьмись, по счастью, на ихнюю голову. «Чего к нему пристали?» — грит. «Нельзя человека сильничать»,— грит. Ну, может, и не так сказал, но как двинет их от меня в разные стороны, они и покатились-полетели. Ей-бо, Штырь, чистая правда, и в кино не увидишь, цирк — и все тут, ну и силища! — Робинзон говорит с неподдельным восхищением.
— Законник?[1] — спрашивает Штырь у новоприбывшего.— На какую кличку отзываешься?
— Не понял, о чем вы спрашиваете,— раздается спокойный голос.
— Кажется, ты опять ошибся, «боцман»,— говорит «капитан». И уже другим тоном, очень вежливо, но с едва заметной иронией: — Как прикажете вас называть, сэр?
— Называйте Диравом,— отвечает незнакомец.
Его голос кажется Пете знакомым, мальчик подходит к нему сбоку, вглядывается. Человек, назвавшийся Диравом, пониже и потоньше «боцмана». В темноте трудно как следует разглядеть его лицо, но оно кажется Пете приятным. Может быть, из-за приятного голоса.
— В порт лучше не соваться до петрушкиного заговенья,— предупреждает «боцман».— Похоже, ищут не вчерашний день, а именно нас родичи ближние.
— Очень даже может быть,— соглашается «капитан».— Если длинный оклемался, у них есть фоторобот, во всяком случае твой.
— Опять все на меня валишь?
— Как не стыдно, боцман Робинзон? Радовались бы, что человек жив остался.
— Радуюсь, аж танцую. А что делать будем, хитрун?
— Заночуем на барже, сэр. Я ее в прошлый раз присмотрел. Раньше на ней сезонники жили. А завтра оглядимся, обмозгуем. Вы с нами, Дирав?
