Владимир Васильев - И никаких фантазий !
- Ну, древние греки считали политику не худшим из занятий, а где-то приближенным к божественному, - попытался защититься фантаст Петров.
- Да, мы тут изредка дискутируем с Платоном, - усмехнулся голос Озы. Получив дополнительную информацию, он пересмотрел свои взгляды. Он считал истинным политиком того, кто внемлет божественному разуму, но на физическом уровне таковых быть не может, ибо информационные структуры, называемые человеческим и божественным разумом, просто несовместимы.
- Неужели так-таки и отрекся? - поинтересовался фантаст Петров.
- Нет, но теперь его теория более соответствует реальности. - А именно? - еще больше загорелся фантаст Петров.
- А уж это выясняй у него сам, - посоветовала Оза.
- Сам?!.. А, ну да... Ведь у меня впереди тысячелетия... Но мне это интересно сейчас!
- Можно и сейчас, если ты д е й с т в и т е л ь н о будешь к этому стремиться, то есть делать конкретные шаги на пути к этой цели, а не барахтаться в зловонном болоте политики.
- Не понимаю, чем заслужил? - удивился фантаст Петров.
- Ты вознамерился поучать политиков, не имея ни малейшего политического опыта. Политики даже более самолюбивы, чем поэты, хотя и притворяются безэмоциональными дипломатами. Властолюбцы сверхранимы и никогда не прощают тех, кто наносит раны их самолюбию. А таковыми безумцами обычно оказываются Поэты, самолюбие которых не выдерживает ран, наносимых властолюбцами...
- Ты хочешь, чтобы нарушилось это извечное противостояние?.. Или хочешь, чтобы я перестал быть поэтом?.. - удивился фантаст Петров.
- Я хочу, чтобы поэт занимался поэзией, а не воевал с ветряными мельницами.
- Обычно считается, что это идентичные занятия, - хмыкнул фантаст Петров.
- Пещерное мышление по Платону, - ответила Оза. - Так думают те, кто никогда не выйдет к свету, потому что и не стремится к нему.
- Но если поэты не будут противостоять политикам, то кто же им, вообще, будет противостоять?
- Пусть противостоят друг другу - они вполне самодостаточны. Вступая в конфликт с политиком, поэт сам становится политиком и, значит, перестает быть поэтом.
- Только в том случае, если ставит политические цели, - возразил Петров. - Но именно они, как правило, чужды поэтам... Мы отстаиваем такие ценности, которые политикам кажутся иллюзорными, несерьезными человеческое достоинство, честь, индивидуальную творческую свободу и свободу, вообще, справедливость и равенство - ценности, которые по ошибке считаются предметом политики. Мы защищаем человеческие эмоции от диктата социума. В этом противостоянии нет правых и неправых. И те, и другие необходимы жизни, как магниту - разноименные полюсы...
- Вот именно, - подхватила Оза его мысль, - жизнь прекратится, если один из полюсов превратится в другой... Ты говоришь красиво и почти убедительно, но не ухватываешь сути различия.
- То есть?
- Политики - плоть от плоти физического плана, властелины пещерного дна. И в этом смысле каждый живущий - политик. Поэты творцы и ретрансляторы духовного плана. И в этом смысле каждый человек - поэт. Сущность личности, судьба человека зависит от соотношения этих идеальных ипостасей в его психике.
- Значит, живой человек не может не быть политиком! - обрадовался фантаст Петров.
- Если для него реальны ценности физического плана, - уточнила Оза.
- Презренные ценности, - сыронизировал фантаст Петров.
- Вовсе нет, - печально отвергла его иронию Оза. - Зерно не может сразу стать цветком. И процесс роста не есть досадная потеря времени, но необходимое, достойное и часто счастливое становление духа, без которого он пуст и бледен.
- Ты несчастна?! - встрепенулся фантаст Петров. - Твой дух не успел окрепнуть на физическом плане?..
- Он таков, каким его сотворил ты... - вздохнула Оза, после того, как я оказалась здесь.
- А другие?! Те, кого ты любила?!
- Они во мне, со мной, вокруг меня, но такие, какими я их знала прежде... Они вне времени... Это тоскливо... А с жизнью меня связываешь только ты, потому что я живу в тебе. И все, чем обладает твой дух, становится моим...
- И моя любовь к другим женщинам? - удивился фантаст Петров. - В твоей душе они сливаются воедино... во мне... со мной прежней...
- Тебя это не оскорбляет?
- Нет, ибо энергия твоей любви питает мою вселенную.
- Интересно, не будет ли оскорбительно для моих любимых узнать об этом? - вздохнул фантаст Петров.
- О том, что они едины во мне, а не каждая сама по себе?
- Примерно так, - подтвердил он.
- Насколько я их знаю, нет, - попыталась успокоить его Оза. - Правда, я знаю твоих жен через тебя...
- Вот именно, - кивнул фантаст Петров. - Человеку свойственно воспринимать себя как непреходящую индивидуальную ценность.
- Каковой он и является, - подтвердила Оза.
- И ты хочешь, чтобы я молча наблюдал, как эти индивидуальные ценности намазывает на бутерброд ненасытный Властелин Пещерного Дна?! - вдруг вернулся к основной теме фантаст Петров. Чтобы политики и впредь превращали мою жизнь и жизнь моих любимых в ползанье по скользкому темному дну пещеры в поисках съедобных червей и слизней, дабы продлить свое мучительное существование? Неужели ты не понимаешь, что в таких условиях почти невозможно оставаться поэтом?
- Да, если ты будешь ползать по дну пещеры и скулить, - согласилась Оза. - Но у тебя есть путь наверх, вон из пещеры.
- Интеллектуальная абстракция, - усмехнулся фантаст Петров. - А фактически это означает - распластаться на дне и позволить вытирать об себя ноги.
- Неправда! - воскликнула Оза. - Тебя уже нет на дне! И не будет, если ты не вернешься, чтобы начать политическую возню.
- Ты предлагаешь мне выкарабкиваться одному? А как же мои дети, жены, друзья?.. Пусть сами решают свои презренные физические проблемы?.. А как же любовь, которая питает твою вселенную? Ты хочешь, чтобы я ее предал? Как же тогда будешь жить ты?
- Ты должен вести их за собой! И не только их... Всех, кто услышит тебя... Но чтобы твое Слово было услышано, надо, чтобы прежде оно было сказано, - не сдавалась Оза
- Я и собираюсь это сделать.
- То, что ты собираешься сказать, не поведет твоих любимых из пещеры. Напротив, швырнет их под ноги озлобленных властелинов дна.
- Ты преувеличиваешь, - усмехнулся фантаст Петров. - Нынешние политики достаточно умны, чтобы понимать, что для Слова убийственно игнорирование его существования, а репрессии к автору только усиливают действенность Cлова... Теперь за Слово не сажают и не стреляют, его просто-напросто не замечают. И никакой рекламы автору...
- Это внешняя реакция... Но ты забываешь про оскорбленное самолюбие... - напомнила Оза. - Оно не будет знать покоя, пока не утолит жажду мести...
