Вольдемар Грилелави - Сайт двойников
— Даже гипотетически невозможно. Мы в Колычев летать лет пять назад начали, если не меньше. Да, с осени восьмидесятого, — категорично тряс головой Сергей, не соглашаясь с логикой техника.
— Причем тут Колычев? Встретить ее ты мог бы и в любом другом месте. А уж обосновались они чуть позднее в самом Колычеве. Получается, что папаша взял ее с чужим ребенком. Хорошо, если не знает, а может потому так и относится, как к подкидышу.
— Нет, Витя, на такую алкоголичку вряд ли позарился бы даже в самый голодный год. Себя не уважать надо, чтобы из-за пьянок родного ребенка забыть, да еще девочку. А я даже за такую нелюбовь к маленьким детям женщин уважать не могу.
— Она могла такой стать уже потом, — пытался убедить в своей версии и возможности ее существования Виктор. — До девяти лет сумела как-то вырастить и выкормить. А потом сдала позиции. Простая женская, а больше человеческая, логика согласиться жить с таким мужем лишь приняв его позицию. То есть, пить вместе, чтобы на мир смотреть единым пьяным взглядом. Так самой легче существовать.
— А ребенок? И не просто девочка, а изумительная умница. Ласковая, добрая и умеющая быть благодарной и любящей. Такой редкий дар беречь и ценить нужно. Она ведь за доброе слово и ласку готова верой служить и оберегать. Нет, гнилая позиция, и логика нелогичная, — уже без шуток и зло сказал Сергей. — Да я бы ради такой дочурки и дышать готов отказаться. Ну что же это за идиотизм такой природный. Тебе счастье в жизни совершенно бесплатно привалило, подарок сверху дарен, а им скорее хочется пропить его и про…. С радости можно выпить, счастье отметить, а так запить лишь от отчаяния или страшной беды, что пережить в трезвости невозможно.
Немного подумав, добавил:
— И еще при полном отсутствии совести и чести. Более бездушных человечков и не встретить.
Через минуту молчания Сергей признался в том, что никогда и никому из мужиков не говорил. Нет, слухи ползали по городку о его игнорировании в командировках женского пола, но ведь экипажи меняются, люди в командировках разные случаются, поэтому у каждого, кто хотел или не хотел верить, то строил свои версии. Любые попытки вызвать Сергея на откровенность терпели провал в самом начале разговора. Семья и личная интимная жизнь — табу для посторонних.
— Только тебе, и очень прошу не иронизировать и не трепаться среди мужиков. Это мое личное, и превращать его в достояние общественности очень не желаю. Моя Галина у меня единственная женщина. И я за все годы с первого дня знакомства даже в мыслях не пытался изменить ей. Считал это излишней глупостью и ненадобностью.
— Да ну! — Виктор хоть и изобразил чрезмерное удивления, присев на корточки и похлопав ресницами, но нечто подобное он и ожидал услышать. Просто среди работников аэрофлота сия верность — явление уникальное и весьма редчайшее, если не единственное. — Так тебя надо срочно в Красную Книгу внести или в эту, как ее: "Рекордов Гиннеса".
— Не надо. Мне и без книги хорошо. Стремления к рекордам я не проявлял. Нет, речи тут о высоконравственной морали не идут. Не в ней причина. Я же ее с детства знаю. И спим мы вместе еще со школьной скамьи, ученических времен. Просто для меня эти сомнительные радости, о которых долдонит на всех перекрестках Усиков, мне непонятны и кажутся противоестественными. Одним словом, не желаю.
— Тогда ты тянешь на прижизненный бронзовый памятник в центре Москвы. А экскурсовод всегда осмотр Москвы будет начинать от твоего монумента, как от самой достопримечательной личности страны Советов. Образец советского человека.
— Да ну тебя! — отмахнулся Сергей, и в сердце впился тупой и ржавый нож. Сумеет ли он пережить потерю той единственной, если в болтовне Сашки Усикова окажется доля правды. Ему нелепо было представить себя в объятиях некой чужой и малознакомой женщины, но уж свою Галину с посторонним мужиком, так и мысли в голове возникнуть подобной не могло. Это не просто боль, а смерть.
Виктор, словно угадав тяжкие мысли Сергея, по-приятельски похлопал его по плечу, успокаивая и взбадривая:
— Трепотня все это, не верь никому. Конечно, всех бесит, что у вас все в шоколаде. Нет ведь ни одной семьи, чтобы вот так без приключений и похождений. Им и хочется, чтобы и у вас так же, как у всех. Как мечта хохла, желающего, чтобы у соседа корова сдохла. Особенно бабы, так тем скучно о твоей семье правду трепать, вот и сочиняют на ходу разнообразные версии, чтобы до кучи смешать всех в грязи.
А в это время на крыльцо босиком и в одной ночной рубашке выскочила Маринка.
— А ну-ка в койку. Виктор, вот если ты чего проспишь, так я тебе завтра помогу, а Сереже спать надо. Он весь день один летать будет без помощников. А уснет в полете — беды не оберемся. Улетит в неизвестность, так будем искать по всей округе.
Сергей подхватил ребенка на руки и понес в дом, нежно целуя и приговаривая:
— Все, уговорила, мой милый ребенок. Спать так, спать. Устами ребенка глаголет истина и законное требование. Нам на вертолет пока автопилота не установили.
— Вам его опасно ставить, — заметил Виктор. — Вот тогда сбудется пророчество Маринки, и нам придется искать тебя по всей округе. Улетит черт куда, пока горючего хватит.
— Так что у тебя случилось, мой ребенок? — тревожно спросил Сергей Маринку, когда уже уложил ее в постель и укутал в одеяло, как младенца в пеленку.
— Ничего страшного, Сережа. А зачем ты спрашиваешь? — пыталась, как можно беззаботней и веселей ответить Маринка. — У меня все просто замечательно! Спокойной ночи, иди спать, а то плохо выспишься, и тяжело работать будет. А я лишний раз волноваться буду, — попросила она и, закрывая глаза, отвернулась лицом к стене.
— А все-таки? — настойчиво требовал Сергей, мягко разворачивая ребенка к себе.
— Сережа, правда, правда! Но, ведь сам пойми, что я не могу в этой обстановке просто так беззаботно и без единой проблемы прожить. У меня дома очень плохо, да еще…
— Ну? Не тяни. Я же сразу понял по твоим печальным глазам, какие у тебя тут проблемы и беды. Не нужно от меня ничего скрывать. Мы должны всегда доверять и понимать друг друга. Если смогу, то разрешу самое неразрешимое, а сам не смогу, позову на помощь Виктора, или местных друзей. У меня здесь много хороших людей.
— Васька. Он отнял деньги и пригрозил мне, чтобы никому не ябедничала. Но я же не сама рассказываю. Это ты как-то догадался. Но, если честно, то я сама виновата во всем. Они так же, как и я, пытаются выжить в борьбе за хлеб. Это мне повезло с тобой, а у них нет никого, вот и берут силой у таких, как я. И мне не нужно было хвастаться, что ты мне оставил на вкусные обеды. Не удержалась и расхвасталась, как маленькая. Можно было же понимать, что добром мое хвастовство не кончится.
