Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае
Граф и аббат обменялись вопросительным взглядом. Император заметил их недоумение и подумал: "Круто, круто беру. Народ с Запада, не поймут. Балованые - к демократии привыкли... таким все свободу подавай. Проще надо, проще". Широко улыбнувшись, император сделал свойское лицо и заговорщицки произнес:
- Мужики, вы не думайте - со мной можно покороче сойтись: я в рот беру!
На самом деле он хотел сказать:
- Мужики, вы не думайте, что я такой тиран - я скоро демократию заведу.
Но почему-то вместо этого он сказал:
- Мужики, вы не думайте - со мной можно покороче сойтись: я в рот беру!
А все дело было в том, что у многих некитайцев, включая и монархов, была одна болезнь: они часто хотели сказать одно, а говорили совсем другое. Вот и император собирался сказать про демократию, а сказал про "в рот беру".
Видя, что граф и аббат в замешательстве косятся один на другого, император решил поправить свою оплошность. Он хотел сказать:
- Это я в том смысле, что бутылочку могу запросто распить.
Но вместо этого он сказал:
- Да вы не гадайте, мужики, это не здесь, не во дворце, конечно - я для таких дел квартирку в городе снимаю.
"Да что же я такое несу сегодня?" - в ужасе подумал император. Он густо побагровел - даже вся лысина стала пунцовой, но решил уж держаться своего до конца - будто все так и положено.
- Что, небось адресок хотите? - спросил властитель Некитая. - Так и быть, могу продиктовать.
- Да, если не трудно, - любезно откликнулся аббат и достал откуда-то карандаш и бумагу.
- Пиши, аббат, - скомандовал император, - дом Гу Жуя на углу Главной улицы и Набережной, второй этаж, направо. Постучать четыре раза.
- Четыре раза, - повторил аббат, записывая.
- Аббат, - грозно прошептал на ухо Крюшону взбешенный граф, - зачем вы записываете этот адрес?
А император меж тем словно окаменел - он сидел с таким лицом, будто у него в животе застрял кусок только что съеденного собственного уха. Императору и впрямь стало дурно - он только теперь сообразил, что за глупость сморозил. Боясь, как бы не вышло чего похуже и не тратя времени на объяснения, император поднялся и, пройдя мимо графа и аббата, вышел в двери, которыми они вошли.
- Какой милый человек, - ласково произнес аббат, провожая взглядом императора.
- Аббат, извольте объясниться, - решительно потребовал граф. - Как вы посмели записать этот адрес?
- Так, на всякий случай, - кротко ответил аббат, глядя в глаза графа ясным взором праведника.
- Вы понимаете, в каком свете выставили себя и нас обоих? - грозно вопрошал граф. Он бы вне себя и не знал - то ли придушить аббата прямо сию секунду, то ли... Внезапно его раздумия прервали громкие голоса, доносящиеся откуда-то близко через стенку. Как оказалось, возмущен был не один только граф:
- Ты зачем им адрес дал, а? Нет, ты скажи, образина, зачем ты адрес дал? - допытывался визгливый женский голос, выдавая известное состояние женской души, за которым следует цепляние в волосы или битье тарелок.
- А тебе-то что? Хочу, вот и дал, - пробубнил в ответ кто-то голосом, весьма схожим с императорским.
- Да дурак ты дурак! - вскипела невидимая собеседница императора. - Ты думаешь от твоего хотения толк будет? Ага, так тебе и дадут почмокать, раскатал губоньку! Он придет в своем балахоне да будет тебе показывать то пальчик, то кончик, пока совсем с ума не сведет. И до того тебя дразнить будет, что ты и в секту его запишешься!
- Ну и запишусь, что за беда! - угрюмо пробубнил император (если это был император).
- Что за беда! - взвизгнул женский голос. - Ну, дурачина же, ну идиот же ты лысый! Думаешь, ты этим своего добьешься? Да он тебя месяц таскать на ту квартирку будет, всю голову вскружит, а как только ты в его секту подашься, он сразу и скажет: нет, голубок, извини, я со всей душой бы рад, да только по нашей вере такого не полагается! - ну, и с чем ты останешься после этого, дурак?!.
Новый голос горячо поддержал собеседницу императора:
- Ваше величество! Я изумлен прозорливостью вашей супруги... Даю слово чести - императрица в точности обрисовала повадку этих подлых иезуитов они именно так все и делают. Приходится только поражаться, как эта великая женщина в один миг сумела раскусить то, на что государям Европы понадобилось добрых двести лет! Все короли от Норвегии до Испании до сих пор от них стонут! Барбаросса даже утопился из-за этого, - скажи, Зигфрид!
Император что-то неразборчиво пробурчал в ответ, а граф так и позеленел - хуже позора просто невозможно было вообразить.
- Вы видите теперь, аббат, что вы наделали? - гневно вопросил он.
В этот миг послышался какой-то шум, двери распахнулись и в комнату вломился какой-то субъект европейского вида с типичным надменно-тупым прусским лицом и с моноклем в глазу. Он оглядел сынов Франции с гримасой выскомерного омерзения и вдруг подскочил к аббату и вырвал у него из руки бумажку с адресом. Порвав её на мелкие клочки, надменный пруссак швырнул клочки в лицо аббату.
- Ха! ха! ха! - проговорил наглец в лицо аббату и повернулся, чтобы уйти.
- Ничего страшного, граф, - незлобиво произнес аббат, улыбаясь в спину нежданного гостя улыбкой христианского всепрощения, - ничего, я прекрасно помню адрес и без бумажки!
Граф не знал, что ему и делать. С одной стороны, его так и подмывало призвать наглеца-тевтона к ответу - какое право тот имел рвать записку его спутника? Но с другой стороны, заступаться за аббата в таком деле... просто черт знает что! И налившись кровью от злости, граф оставался на месте, ненавидя и проклиная все на свете: подлеца-аббата, грубияна-пруссака, маразматика-императора, каналью-возчика и всех, всех, всех, включая обожаемого короля Луи, этого паршивца - вот ведь сволочь, куда спровадил несчастного графа Артуа! У него в голове зароились кровожадные мысли вернуться во Францию да устроить хорошую революцию: на гильотину гада! Вот ведь до чего может дойти человек даже самого редкого благородства в черную минуту уныния и душевной слабости!
Меж тем время шло, а они с аббатом продолжали оставаться в пустой комнате в полном одиночестве. Минуло полчаса, а их так никто и не побеспокоил, и наконец, беспокоиться начали они сами.
- Ваше сиятельство, - заговорил аббат, - вам не кажется, что пора бы уже кому-нибудь и заглянуть к нам? Его величество уже добрые полчаса как соблаговолил нас покинуть.
Графу не хотелось даже видеть аббата, а не то что общаться с ним. Но другого собеседника под рукой не было, а они, как-никак, находились в одинаковом положении, и притом, весьма щекотливом. Он преодолел свою досаду и сухо спросил:
- Что же вы предлагаете, аббат?
