Наталья Соколова - Дезидерата
"Сегодня у меня побывают, кажется, все тринадцать вице-директоров компании "Око Ра", - подумал Писатель. - Любопытно".
Она представилась. Стянула перчатку, привычно подала руку, как ее подают для поцелуя - изогнув по-лебединому. Он взял эту руку, немного повернул, поставил вертикально - и не поцеловал, просто пожал.
- Здесь можно курить? - Она достала из сумочки длинный-предлинный мундштук и тонкую-тонкую папироску.
- Пожалуйста. Будьте как дома. - Писатель пододвинул ей пепельницу. Это лестно для любого: принимать у себя известную актрису, гордость нации... прелестную женщину... а главное - видного деятеля нашего делового мира.
Надо отдать ей справедливость: она была житейски умна. Посмотрела на Писателя продолжительным взглядом прищуренных глаз и сразу отказалась от роли соблазнительницы.
- Извините, что так врываюсь к вам. Ваш талант... - Писатель с трудом изобразил улыбку. Он всегда выглядел глупо в таких случаях, не знал, как себя держать. - Я привезла вам билеты. Хочу вас попросить посмотреть меня в последней роли в спектаклеревю. Мне так дорого ваше внимание! - Щелкнула замком сумочки, выложила билеты, придавила их одним из камней, которые были разбросаны по всему письменному столу. - Два места в директорской ложе. Вы придете?
- Возможно.
- Конечно, никакой рекламы я от вас не потребую, как другие звезды. Никаких рецензий мне не надо, да ну их! - Когда она увлекалась разговором, у нее прорывались вульгарные фразы, простонародные жесты. - Так, значит, завтра...
- Постараюсь. - Про себя Писатель твердо решил, что отдаст билеты своей старушке уборщице и ее сыну. Пусть посидят в ложе директора.
- Я буду ждать вас, смотреть в щелку занавеса, как маленькая дебютантка. - Она мило улыбнулась Писателю. - У вас всюду камни? Я безумно люблю камни, вообще все простое, твердое, грубое. Я ведь не пучок кисеи, родилась не во дворце. - Вероятно, она считала, что Писателю это должно понравиться. - Да, я простая, и у меня простые, грубые вкусы. Люблю народные гулянья, танцы на улицах... карнавал в моих дорогих Плевках, откуда я родом. - Плевками назывался самый подозрительный район города, район трущоб, притонов, люмпенов. - Знаете, чтобы обливали водой... сыпали из окон опилками, мукой. Очень весело!
Она удобно уселась в кресле, роняла ничего не значащие слова, пустые фразы, явно тянула время, острым взглядом ощупывала комнату, кусок коридора.
Чем дальше, тем сильнее в ней проступало что-то нахально-пробивное, бесцеремонное, уличное, что резко не соответствовало ее парижскому туалету, продуманной прическе и тщательно выполненной маске лица. Невольно он сравнивал эту преуспевающую даму с той, что сидела в кресле до нее. Та, одержимая страстями, раздираемая ими, не умела и не хотела позаботиться о себе, о своей наружности, месяцами, наверное, не смотрелась в зеркало. Заколки и шпильки не держались, стремительно вылетали из ее упрямых волос, живые капли дождя стекали по живой, неоштукатуренной коже, и она их не стирала с лица, даже, кажется, не замечала...
Обе были опасны. Обе были сосредоточены только на себе, на своем "я", на своих желаниях, обе были эгоистичны, хотя и по-разному, обе не посчитались бы с чужой жизнью, добиваясь своего. В обеих было что-то от зверя-хищника и не хватало человеческого.
Эта, с купленным за деньги молодым лицом и немолодой шеей, хотела удовольствий (вероятно, довольно низменного пошиба), денег, власти. И еще, наверное, хотела борьбы и интриг, сильных ощущений, удовлетворенного самолюбия, хотела острой радости победы над жертвой, той радости, которая так необходима хищнику. А та - что нужно было ей? Чего хотела Медея, затиснутая сейчас в узкий дубовый ящик часов, о чем она думала? Какие планы роились в упрямой голове Медеи? Что будет делать дама в красном на черной подкладке плаще, когда вернется к себе домой? Здесь возможны были полярные варианты, самые неожиданные решения. Будет держать мужа под дулом револьвера?. Или, наоборот, сама отвезет через несколько дней в город, принимая меры предосторожности, заботливо оберегая от всяческих опасностей? Кто знает, кто может знать?..
- Вы пришли ради изобретателя, - негромко, без всякого выражения сказал Писатель.
- Что-о? - удивилась Красавица Флора.
Он опять повторил свою фразу - так же неторопливо, так же без всякой интонационной окраски.
- Я не понимаю, о чем вы, - сказала она. На лице ее очень естественно изображалось недоумение.
- Не лгите, ангел мой, - сказал Писатель, получая маленькое удовольствие от того, что когда-то с этими же словами обратился д'Артаньян к Миледи. - И, в конце концов, сколько вы будете так сидеть? Рано или поздно вам все равно пришлось бы сказать...
Она отбивалась.
- Но я не знаю никакого изобретателя... Я из-за билетов. Мне хотелось самой...
- Ложь! - Он повысил голос. - Ни одному слову не верю! Вам прекрасно известно, что я ни за что не пошел бы на это ваше кретинское ревю. Стукнул кулаком по столу, так что камни подскочили. - Перестаньте меня дурачить, слышите? В чем дело? Ну?
Он нарочно дал себе волю, разрешил кричать. Посмотрим, как такое на нее подействует.
Она встала, уронила длинную перчатку, которую он не поднял.
Наступила на нее.
- Я не хочу с вами разговаривать. Вы хам! Я...
- Нет уж, теперь не уйдете. - Он загородил ей дорогу. - Извольте объяснить, зачем явились. Мне надоели потемки. Сегодня день загадок, хватит с меня...
Он стоял, расставив ноги, сжав кулаки.
Внезапно Красавица Флора сдалась, уступила. Она безвольно опустилась обратно в кресло, откинула на спинку голову.
- Ну что ж... Хорошо. Я скажу. Мне тякело, но все равно. Наплевать! Так знайте же: я не могу забыть его - с тех пор, как увидела тогда в оффисе. Это как заноза... Будто меня околдовали, сглазили. - Она быстро скрестила пальцы, как делают крестьянки в глухих горных селеньях, отгоняя злого духа, нечистую силу. - И я ведь не сидела у стенки, пока все плясали, о нет! Меня любили, у меня валялись в ногах, из-за меня стрелялись, вешались, травились. - Этот послужной список она припоминала не без удовольствия, как бывалый службист припоминает поощрения и награды. - А тут... Он вошел, и, знаете, мяе сразу захотелось все послать к черту, начать жить сначала. Быть ему скромной подругой, стирать его носки, делать для него эти чертежи. Жить на мансарде. И подумать только, что это я, я. Красавица Флора! О, какие только прозвища мне журналисты не давали: "Флора Великолепная", "Флора Непобедимая"...
Писатель прервал ее.
- Вы что же, собираетесь его найти? И очевидно, с моей помощью?
- Да, - она опустила синие веки. - Я не могу жить без него... не могу дышать.
Она была актриса. Но скверная актриса. И сыграла это плохо, неправдоподобно.
