Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел
Фактически же любой рассказ, действие которого происходит в будущем, считался научной фантастикой. Даже рассказ, написанный, скажем, в 1960 году с проекцией на 1984 год, в том самом 1984 году рассматривался тоже как научная фантастика.
Больше того, научно-фантастическое произведение могло иметь местом действия и прошлое, и даже настоящее время. В этом случае предполагалось, что описываемые события возможны, ибо они основываются на достижениях науки нынешнего века, и автор лишь экстраполирует с большей или меньшей степенью достоверности то, что могла совершить наука.
К сожалению, эта дефиниция позволила называть научно-фантастическим произведением и такие, где науки не было вообще, или те, в которых сказалось полное авторское невежество в научной области.
Однако (в научно-фантастической литературе множество таких «однако») в жанре есть множество произведений, в которых описываются вещи, которых просто не может быть, ибо для их существования научных предпосылок нет Ну, вроде путешествий во времени, параллельных миров, сверхсветовых двигателей, живых планет, богов, посещающих Землю во плоти, насекомых крупнее домов, всемирных потопов, порабощений с помощью телепатии… словом, имя им легион.
— А почему же все это названо научной фантастикой?
— Ну… фактически этот термин, изобретенный неким Хьюго Гернсбеком, появился гораздо позднее самого жанра. Ты, вероятно, читал романы Жюля Верна или «Франкенштейна» Мэри Шелли, верно? Их тоже можно классифицировать как научную фантастику.
— А мне кажется, что это просто выдумка, — сказал Бёртон.
— Да, но ведь любая литература отчасти тоже выдумка. Разница между приземленной выдумкой, которую мы называем главным направлением художественной литературы, и научной фантастикой заключается в том, что повествование в первой ведется о вещах, которые вполне могли произойти. Больше того, действие в них всегда происходит либо в прошлом, либо в настоящем.
Научная же фантастика говорила о вещах, которые либо вообще не могли произойти, или же возможность возникновения этих событий была совсем ничтожной. Кое-кто даже называл это направление спекулятивной литературой, но термин не привился.
Бёртон так и не понял по-настоящему, что такое научная фантастика, но вообще ему это не так уж мешало жить. Фрайгейту объяснить ему понятно так и не удалось, хотя он и приводил множество примеров.
— Фактически, — говорил Фрайгейт, — научная фантастика принадлежит к числу тех вещей, которые не существуют, хотя и имеют название. Давай-ка поговорим о чем-нибудь другом.
Однако Бёртон не хотел менять тему.
— Значит, у тебя была профессия, которая на самом деле не существует?
— Нет, профессия писателя-фантаста существует. Дело другое, что не существует как таковая сама научная фантастика. Впрочем, наш разговор становится все более похожим на диалоги из «Алисы в Стране чудес».
— А деньги, которые ты зарабатывал, они тоже не существуют?
— Почти что. Ладно. Это преувеличение. Я не подыхал с голоду в мансарде, но и не разъезжал в золотом «кадиллаке».
— А что такое «кадиллак»?
Вспоминая об этом разговоре сейчас, Бёртон подумал о том, как странно, что женщина, с которой он спит, — это та самая Алиса, которая стала вдохновительницей обеих гениальных книг Льюиса Кэрролла.
Внезапно Фрайгейт шепнул:
— Что это?
Бёртон посмотрел на восток — туда, где был пролив. В отличие от местностей ниже и выше его, пролив не имел отлогих берегов. Высокие холмы поднимались прямо из воды на всем его протяжении — холмы с гладкими полированными стенами. От пролива что-то… нет… какие-то два объекта направились прямо к ним; они казались плывущими над туманом.
Бёртон вскарабкался по веревочной лестнице, чтобы получше рассмотреть, что там такое. Нет, эти предметы не висели в воздухе. Их нижние части были просто скрыты туманом. Ближайший к ним был явно сделан из дерева, на нем виднелось нечто, напоминающее человеческую фигуру. Второй, расположенный гораздо дальше, был чем-то большим, круглым и черным.
Бёртон крикнул вниз:
— Пит! Мне кажется, это плот! И очень большой! Его несет течением, и он движется прямо на нас! Там есть вышка, на которой находится рулевой. Он неподвижен — просто стоит, и все. Уверен…
Ни в чем он не был уверен. Человек на вышке не двигался. Если бы он бодрствовал, он бы обязательно заметил, что плоту грозит столкновение.
Бёртон сгибом руки уцепился за веревку, поднес сложенные рупором ладони ко рту и взревел. Фигура, прислонившаяся к бортовому ограждению, даже не шевельнулась. Бёртон перестал пытаться докричаться до нее.
— Буди всех! — проревел он Фрайгейту. — Быстрее! Надо освободить ему дорогу!
Бёртон стремительно спустился вниз и прямо через борт перескочил на опалубку дока. Здесь, когда его голова перестала возвышаться над пеленой тумана, он почти ничего не мог различить. Однако, касаясь борта корабля, он сумел нащупать дорогу к причальным кнехтам; к тому моменту когда он отвязал два каната, он уже слышал топот остальной команды на палубе над своей головой. Он крикнул, чтоб Монат и Казз перелезли на другую сторону дока и отдали бы там швартовые концы.
В спешке Бёртон наскочил на кнехт и несколько секунд прыгал на месте, придерживая рукой ушибленное колено. Затем снова принялся за работу.
Закончив свою долю возни с канатами, он ощупью вернулся к кораблю. Кто-то уже сбросил сходни, и Бёртон взлетел вверх, придерживаясь за поручни, и оказался на палубе. Теперь ему были видны макушки голов женщин и лицо американца.
— Что у вас стряслось? — спросила Алиса.
— Ты приготовил шесты? — крикнул он Фрайгейту.
— Ага.
Бёртон снова вскарабкался по лесенке наверх. Оба предмета все еще шли курсом, который должен был привести их прямо к доку. Человек на рулевой вышке так и не пошевелился.
Но теперь они слышали голоса островитян. Ганопо проснулись и громкими голосами спрашивали, что случилось.
Голова Моната и его плечи возникли из серой массы тумана. Он казался монстром, неслышно выползающим из тумана, как это описывается в «готических» романах. Череп арктурианца еще напоминал человеческий, но мясистое лицо явно могло принадлежать лишь получеловеку. Широкие черные брови изгибались вниз к выступающим вперед скулам и отчасти скрывали их. Тонкая пленка мембраны шевелилась при каждом движении головы и свисала от нижней части ноздрей. Утолщенный хрящ на конце носа рассекала глубокая впадина. Губы — как у собаки: тонкие, темные, кожистые. Уши без мочек, закрученные на манер морских раковин.
