Жозеф Дельтей - Фарфоровая джонка
Ла, проходя мимо юнги, остановилась на мгновение. Она заметила его крайнюю бледность и желтизну глаз. И на мгновение она улыбнулась ему.
Она прошла... Она вошла в каюту на носу. А Аналют запер за ней двери.
Она хотела преклонить колени перед Полем Жором. Но капитан тотчас же поднялся и удержал ее. Он указал ей на табурет, покрытый шкурой котика, и сказал:
- Привет тебе, душа! Ла ответила:
- Моя душа приветствует твою душу.
Они стали разговаривать при помощи дьяка. Поль Жор говорил о женщинах Европы, полнокровных, с волосами на теле. Он восхищался крошечной Ла, золотистой и гладкой, с четкими формами и чистой кожей: он представлял себе ее тело, без изъянов, ровного прекрасного оттенка, как рисунок, тело ровное и скользкое как десять тысяч раз обкуренная трубка, тело сущее и вневременное.
Он вспоминал: однажды, в Марокко, магометанка научила его поцелую Садли-Кама. Ее нос был расплющен, лоб отшлифован прикосновениями и у нее были длинные чувственные уши и легкие ресницы.
Ресницы Ла обрамляли благородные зрачки, доступные лишь глазам избранных. Они менялись по мере того, как Поль Жор описывал обычаи Дьеппского края, нравы белых девушек, сражения короля Карла и его полководцев...
Ла говорила:
- Я играла подле лотосов, около рисового поля. Ну Нам, сын Кана, держал меня за руку. Голубая река текла между желтыми берегами. Солнце провинции Тси-Синь заходило над индиговым прудом. Я чувствовала, как рука Ну Нама поднимается по моей руке, над кистью, над локтем, над плечом, над всем... Мне казалось, что лотосы застонут или пруд затопит мир... Тогда его поцелуй укусил мои губы. На другой день Бу Лей Сан дал моей матери четырнадцать таэлей и я уехала вместе с ним в город Кин-Чеу...
Оба умолкли. Снаружи слышались голоса Томаса Хоги и Салюра, который плевал без перерыва.
Порой Ла, казалось, думала о тайных поступках. И Поль Жор, не отрываясь, смотрел на крошечные руки, которые написали на бумаге странные слова.
И вдруг он сказал:
- Я увидел в море фарфоровые бутылки. И в них были правильно написанные письма и любовные вздохи.
Вместо ответа Ла улыбнулась.
Потом она рассказала. Мандарин Бу Лей Сан увез с собой десять бутылок, которые делают в Лан-Тсу неутешные вдовы. В них изысканный ликер. Ла вкладывала свои чувства в пустую бутылку и потом, в безлунную ночь, кидала бутылку в море...
Глава 14
ПОЦЕЛУЙ ПРИ ЗЕЛЕНЫХ МУХАХ
Однажды мандарин Бу Лей Сан пожелал посетить "Святую Эстеллу". Поль Жор сопровождал его. Маленький юнга сказал, что на каравелле, по вечерам, в тот час, когда встает звезда святого Якова, виднеются таинственные сияния в виде мохнатых зверей, красные, как румяна, или зеленые, как бутылка, перебегающие с реи на рею в порывах ветра, или перепрыгивающие с мачты на мачту. Спросили Бастарда из Э, но тот ничего необычного не видел. Правда, Бастард имел обыкновение пить настойки и в особенности кислый Трипольский Лагби, и потому его слова не всегда были достойны доверия.
Мандарин, Поль Жор и Ла уселись в лодку. Томас Хог сидел у руля. В лодке оказалась течь. Ла, сидя в середине, притворно кричала, глядя на свои промоченные ноги, и по мере того, как поднималась вода, она подвигалась к носу, где сидел мандарин. Поль Жор сидел на корме. Вскоре Ла очутилась рядом с Бу Лей Саном и касалась его своей обнаженной рукой; испуганная, она полузакрыв глаза, смотрела на капитана. В этот момент Поль Жор передал весла Томасу Хогу и наклонился над водой. Он позорно покраснел и несколько раз ополоснул лицо соленой водой.
Бу Лей Сан равнодушно глядел на каравеллу. Он, казалось, не чувствовал ни малейшего интереса к чуждым ему вещам, но зато записывал на бумаге подробности, не имеющие значения. Так он заметил, что один из вантов сплетен из пяти тросов, и что одна из досок палубы прогнила. Но он не кинул ни единого взгляда на кулеврину и не удостоил вниманием Трактат Орезма, что не понравилось капитану.
Ла шла впереди, легкая и немного насмешливая. На ней было платье жемчужного шелка, длинное и свободное в талии. И капитан, идя сзади, тщетно старался угадать под материей округлость ее бедер или линию ноги. Ла была слишком ровна, без расширения в бедрах, без округлости грудей. Порой, она оборачивалась, и, пока она смеялась, Поль Жор смотрел на бесстрастность ее кожи, на золото ее груди. И вдруг он вспоминал, как линия этой груди, спускаясь, изменялась, вспоминал неровную линию, разделяющую верхний мир от нижнего, и еще ниже, бесполезный символ рождения и выпуклость живота, более чистую, чем орбиты планет.
И потом он думал о поведении Ла в лодке, когда она, закрыв глаза, склонялась на плечо мандарина...
Теперь она говорила о каравелле. Она трогала все предметы руками и томно проводила ими по канатам и перекладинам. Или же, опустив руки вдоль тела, она останавливалась на мгновение и бледнела... Потом она шла дальше с лукавой улыбкой, как девственница.
У камбуза мандарин пожелал погладить петухов. Их оставалось два. У одного были синие перья, и он умел петь. Другой, с белыми перьями, был мрачен. Мандарин улыбнулся, как Будда, гладя их по крыльям и гребешкам.
Теперь они шли над складами. Запах дегтя и обмана поднимался от них. Бочки солонины валялись на палубе среди ящиков с сухарями и бочонков рома. Повар спал на подстилке, широко раскинув ноги, скрестив руки, лицом к небу. Капли рома на бороде сверкали, как карбункулы. Жирная краснота покрывала его нос, и зеленые мухи кружились над его глазами, очерчивая круги параболы.
Мандарин с отвращением отвернулся от этого зрелища и прошел вперед. Но Ла медлила, разглядывая сцену со странным удовольствием. Смысл вещей часто ускользает от мужского ума, но затрагивает инстинкт женщин. Ла побледнела еще больше. Жестокая неподвижность овладела ею. Вдруг она пошатнулась, оперлась на Поля Жора, и с определенными муками, поцеловала его. Потом, не говоря ни слова, она пошла дальше.
В этот момент обезьяна, подпрыгивая, выбежала навстречу шествию. Бу Лей Сан, остановившись/глядел на нее. У нее были короткие острые уши. Ее обнаженный живот показывал два прелестных розовых соска. Она то съеживалась и морщила брови, очищая непослушный орех, то прыгала, грызя зернышки, и чесала зад миндальной скорлупкой.
Капитан подозвал ее:
- Маон, дай лапу!
Маон подошла, испуская пронзительные крики. Она была раздражена и бормотала трагические замечания, подобно тем, какие произносил Ахилл у порога палатки, когда у него похитили Бризеиду. Потом внезапным жестом она отшвырнула последнюю скорлупку, внимательно осмотрела свои бедра и меланхолически начала поливать возле главной мачты.
Они проходили мимо капитанской каюты. Бу Лей Сан пожелал посетить ее.
