Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03
— Бля, гадом буду! Что тут может быть за гулянье? Не вкури-ваю, как Рыбкин вынимает свой штуцер на марсианском морозе…
— Штуцер на морозе вынуть не штука, — задумчиво ответил Пеньков. — Но как Наташка ему навстречу кунку наружу вытягивает при минус девяноста… Вот вопрос для науки!
И оба заржали.
— Снято!!!
СЦЕНА 12. ЭКС. С ДОСТРОЙКОЙ, КОМП. ГРАФИКА. МАРС. СТАРАЯ БАЗА. РАННИЙ ВЕЧЕР
Красноватая каменистая пустыня, плоская, как стол, простиралась до самого горизонта. Маленькое негреющее солнце стояло низко в фиолетовом небе, его немощное свечение не мешало блеклым звездам мерцать в зените. Рыбкин и Наташа, волоча за собою убегающие вдаль тени, подошли к глухой стене серого угловатого строения, приземистого, мощного, лишенного окон, сложенного из крупных плит. Оно походило на загородный дом опасающегося наезда братков олигарха.
— Вот что я хотел вам показать, Наташенька, — сказал Рыбкин. — Этого никто еще, кроме меня, не видел. Теперь будем знать мы двое.
— Что? — спросила Наташа.
Рыбкин показал.
Из щели между плитами прорастал какой-то суставчатый, похожий на хвощ стебель, увенчанный крошечным сиреневым цветком.
— Какая прелесть! — сказала Наташа. — А я и не знала, что колючка цветет.
— Колючка дает цветок очень редко, — медленно сказал Рыбкин. — Известно, что она цветет раз в пять марсианских лет.
— Нам повезло, — сказала Наташа.
— Каждый раз, когда цветок осыпается, на его место выступает новый побег, а там, где был цветок, остается блестящее колечко. Такое вот, видите?
— Интересно, — сказала Наташа. — Значит, можно подсчитать, сколько колючке лет. Раз, два, три, четыре…
Она остановилась и посмотрела на Рыбкина. Поймав и отплюнув жидкий свет умирающего солнца, полыхнули очки ее кислородной маски.
— Тут восемь ободков, — сказала Наташа неуверенно.
— Да, — сказал Рыбкин. — Восемь. Эта колючка растет в этой щели восемьдесят земных лет.
— Но мы прилетели на Марс только три десятка лет назад… — тихо сказала Наташа. — Не понимаю… — И вдруг осеклась. — Так это — не наша база?
— Да, — тихо и немного торжественно сказал Рыбкин. — Тут вообще нет ничего нашего. И нигде нет. Мы ничего не умеем сами, Наташа. И не хотим. Здесь цвела иная цивилизация. Могучая, красивая, честная. Демократическая. Мы умеем лишь захватывать чужое и пользоваться, пока не сломаем, не изгадим то, что было построено другими. Теми, кто, в отличие от нас, умеет создавать. Изгадим — и прем дальше, и все повторяется сызнова…
Некоторое время они молчали. Потом стало слышно, как Наташа начала всхлипывать под маской.
— Ну зачем мы? Зачем мы такие несчастные, никчемные? — она плакала все громче. — Только сами мучаемся и других мучаем! Лучше бы нас вообще не было!
— Снято!!!
СЦЕНА 13. ИНТ. С ДОСТРОЙКОЙ. МАРС. СОБРАНИЕ АКТИВА. ДЕНЬ
Маленький актовый зал базы Теплый Сырт был переполнен. Не каждый день прилетает такое начальство. Не каждый день можно получить кремлевские директивы из первых рук. Все стены были увешаны кумачами: «Планы партии — планы народа!», «Освоим Марс раньше срока!», «И на Марсе будут яблони цвести!», «Добро пожаловать, товарищ генеральный инспектор!», «Даешь каналы!».
— ………. товарищи! — сказал в заключение с трибуны Юрковский. — ……!
Зал встряхнули бурные аплодисменты.
— Но есть еще и……отдельные… недочеты! — продолжил генеральный инспектор, когда овация отбушевала. — ………! Вот например, так называемая Старая База торчит тут, как……в…!
И некоторые, извиняюсь, расконвоированные специалисты, я слышал, уже нагнетают: мол, это не мы строили, это Странники какие-то строили. Такое недопустимо, товарищи!……! Поэтому, во избежание развития подобных инсинуаций и распространения заведомо ложных измышлений, льющих воду на мельницу мирового империализма, я принимаю решение: все эти сомнительные руины сравнять………с землей незамедлительно. Взрывчатки у нас на «Тахмасибе» для подобных мероприятий припасено вполне достаточно. Завтра же спозаранку начнем работы. Чтоб и следа не осталось тут всей этой……!
Бурные аплодисменты.
— Улетая на… к Сатурну, я хочу быть спокоен за наши марсианские рубежи!
Бурные аплодисменты.
— И еще одно, товарищи, — сказал Юрковский, отпив воды из стакана. — Классик сказал: счастливые часов не наблюдают, — он многообещающе улыбнулся, обведя зал рентгеновским взглядом, и у многих мурашки побежали от ледяной улыбочки кремлевского залетки. — Если……так, то верно и обратное: кто часов не наблюдает, тот и счастлив. А ведь высшая цель партии — это благо и счастье народа. Поэтому всем предлагается немедленно, прямо не выходя из зала — а кто сюда не поместился, тот обязан сделать это в течение часа по завершении собрания, мои люди проследят за исполнением — сдать на… все наручные часы. В отсеках, в лабораториях пусть уж остаются, но наручные — все сдать. Я хочу, чтобы во время проведения столь важных и ответственных работ все были счастливы.
Бурные аплодисменты.
Юрковский дождался, когда они хоть слегка затихнут, и, уставившись на сидевшего сбоку в пятом ряду Рыбкина, сказал:
— Это и к вам, гражданин Рыбкин, относится.
Сделалось до жути тихо.
— Встаньте, пожалуйста. Вы меня… поняли?
После едва уловимой заминки Рыбкин медленно поднялся. Он был смертельно бледен. На него никто не смотрел, все старательно перечитывали лозунги.
— Я вообще хотел бы после собрания побеседовать с вами отдельно. Вы не против?
— Товарищ Юрковский, я…
— Каллистянская ящерица, Рыбкин, тебе товарищ! — гаркнул Юрковский, подавшись вперед и опершись обеими руками на трибуну. — А может, ты и не Рыбкин вовсе, а? Может, ты Либкин? Хайкин? Или Нуйкин?
Тишина стояла такая, что слышно было, как за стенами базы, вдали, в пустыне, с мучительной медлительностью растет марсианский саксаул. Рыбкин не выдержал — обернулся. Нашел глазами Наташу, сидевшую в предпоследнем ряду. Она, гордо поднимая подбородок, с деланным оживлением что-то жестами объясняла соседу и словно была единственной, кого происходящее не касалось и не интересовало ничуть; и сразу становилось ясно, что выдала Рыбкина именно она.
Впрочем, будь она хоть подавлена, хоть утони в слезах — сомневаться не приходилось все равно. Про часы мог подсмотреть кто-то из астрономов, про цветок на Старой Базе Наташа могла кому-то сболтнуть, не сдержав восторга, а уж тот донес, но… Но о том, что Рыбкин обрезан, никто, кроме нее, знать не мог.
