Игорь Дручин - Дороги ведут в Сантарес
— Хочешь, я покажу тебе еще одну любопытную пациентку.
Андрей Николаевич засмеялся.
— Ох и хитрец ты, Чандр. Чувствую, что ты хочешь втравить меня еще в одну операцию.
— Сам посмотришь, Андрэ. Зачем говорить об этом заранее. Пойдем!
Положив руку на плечо невысокому, но крепко сбитому Николаеву, хирург повел его по коридору.
Лена сидела на специальной укороченной кровати и, используя регенератор вместо стола, писала длинное письмо отцу. Теперь у нее была масса свободного времени, и она пристрастилась к письмам. Писала подругам, матери. Писала Алексею Ивановичу и даже Кириллу, хотя тот бывал у нее по два-три раза на день. Мать прилетала всего один раз, сразу после их разговора. Лене пришлось долго объяснять, как будет проходить операция и что это абсолютно надежно, Чандр Радху остался крайне недоволен посещением матери с ее застарелой психической травмой и пригрозил вообще закрыть доступ посетителей в ее палату. После этого мать больше не появлялась. Писала в письмах больше о новостях, о своих талантливых девочках и о том, что она страшно занята: скоро выпускные экзамены. Все это соответствовало действительности, и тем не менее операцию отложили на неделю, ссылаясь на то, что еще не готово оборудование…
Регенератор представлял собой куб, в котором циркулировали питающие и стимулирующие растворы. Ноги Лены были закреплены в нем повыше колен специальными фиксаторами. Раздробленные участки и нижняя часть ног были полностью удалены перед помещением в растворы. Три вертикальных стенки куба были с регулируемой прозрачностью. Через них велось наблюдение за ходом регенерации, через них же подавалось освещение, необходимое для синтеза клеточной протоплазмы. Всей деятельностью регенератора управляла смонтированная в кубе ЭВМ, куда подавали сигналы специальные датчики, и только результирующая система была вынесена за пределы палаты, в ординаторскую. Здесь, не тревожа пациентку, можно было посмотреть и ход, и скорость регенерации в записи, и состояние самой пациентки. Верхняя крышка и спинка, в которой закреплялись конечности, были непрозрачными. Это избавляло пациентов от излишнего любопытства и ненужных волнений. Сблокированный с кроватью куб позволял лежать, не испытывая никаких неудобств, и даже переворачиваться с боку на бок, так как часть стенки, где были зафиксированы ноги, представляла собой диск, который легко поворачивался в плоскости стены в любую сторону. Так же свободно можно было и сидеть, когда лежание надоедало. Движения здоровой части тела оказывали благотворное влияние на ход регенерации, и Николаеву вместе с инженерами, конструировавшими куб, пришлось перебрать немало вариантов, пока был найден этот, наиболее простой…
— Здравствуй, как дела?
Приход Кирилла застал Лену врасплох. Она застеснялась и прикрыла письмо ладошкой.
— Посмотри, что я тебе принес!
Лена взглянула и забыла обо всем на свете. Это был букет каких-то совершенно потрясающих орхидей. Нижний, сросшийся лодочкой лепесток с двумя черными крапинами по бокам поразительно напоминал нос. Два верхних широких лепестка с черной каймой по краям и точкой посередине были похожи на глаза, а два нижних, свисающих, с черными полосами, выглядели не то бородой, не то длинной шерстью. И все это, вместе взятое, казалось не то размалеванной маской клоуна, не то мордой добродушного эрдельтерьера.
— Какая прелесть! — всплеснула руками Лена. — И где ты только отыскал такие?
— Вот, нашел! — радуясь вместе с ней, просиял Кирилл. — Понимаешь, я живу в пригороде. Там такой район с примитивными маленькими домишками без автоматики. И вот сегодня вышел прогуляться и увидел за оградой эти цветы. Я зашел туда и попросил девушку, которая за ними ухаживала, подарить хотя бы один цветок. Она сказала, что цветы эти особенные и их нельзя дарить первому встречному. Тогда я рассказал ей все о тебе, и она нарвала целый букет. Она тебя помнит и желает тебе скорейшего выздоровления. И знаешь, как ее зовут? Лада! Оказывается, наша русская женщина-врач спасла жизнь ее отцу. И он назвал дочь ее именем. Да, знаешь, она просила разрешения прийти к тебе.
— Она красивая?
Кирилл недоуменно посмотрел на Лену.
— По-о-жалуй, — растягивая первый слог, произнес он, припоминая лицо девушки. — А что?
— Ничего, пустяки, — засмеялась. Лена. — Скажи ей, пусть приходит. Куда же поставить цветы?
Она нажала кнопку видеофона, соединяющего ее палату с ординаторской.
— Сестра, мне принесли цветы. Не найдется ли куда их поставить?
— Хорошо, Лена. Сейчас поищем.
— Ну, рассказывай, что у тебя новенького?
— У меня что… Как у тебя?
— Ты знаешь, растут!
Лена счастливо засмеялась.
— Я даже каждый пальчик чувствую! Вчера Андрей Николаевич справлялся по видео. Я ему рассказала, а он смеется. Нет, говорит, у тебя еще пальчиков, но обязательно будут, раз ты их чувствуешь. И, говорит, старайся ими шевелить почаще и упражнения делать!
— А я, наконец, добрался до обобщений. Получились любопытные вещи. Помнишь, прошлый раз я рассказывал об островах неподвижности?
— Это о старых городах?
— Вот, вот. Понимаешь, еще в двадцатом веке стали замечать, что в крупных городах, особенно в столичных, встречается много похожих внешне людей. Некоторые врачи, любопытства ради, стали проводить антропологические измерения. И вот выяснилось, что на общем фоне, примерно половину жителей крупных городов, то есть пять-семь миллионов, по антропологическим показателям можно уложить в сто двадцать-сто пятьдесят групп. Остальные под этот стандарт не подходили. Но с утратой этими городами главенствующего значения, как руководящих центров и центров наций, процент стандартных типов людей начал расти, а количество групп уменьшаться. Стали поднимать архивы. И вот оказалось, что например, в Париже, в его центральной части, все — родственники! Понимаешь, там сохранились архивы бракосочетаний, примерно за шестьсот, если не больше, лет. Все эти данные закодировали и проследили генеалогию каждого парижанина. Выяснилось, что все они состоят друг с другом в родстве, причем линии родства часто перекрещивались по пять-шесть раз! И именно в центральной части Парижа меньше всего единичных индивидуальностей, а девяносто процентов укладывались в семьдесят две группы! Как бы там проживало семьдесят два семейства, и это почти на десять миллионов! Париж — классический пример островов неподвижности. Сейчас в его центральной части проживает около восьми миллионов, а количество семей сократилось до тридцати. В последнее время у них начали проявляться телепатические связи. Они часто хорошо понимают друг друга без слов, причем это особенно проявляется в пределах группы, связанной тесным родством.
