Владимир Колотенко - Прикованные к тени
- Это же физифин труд, - говорил он.
- Сизифов...
- Ну да!.. Сизифин!.. Они же ни рылом, ни ухом...
От подобных его высказываний я сперва ярился, но со временем ярость сменилась покорностью и уныньем, а затем я перестал обращать на это внимание.
- Апофизом же моего доклада, - продолжал он, - было то...
- Апофеозом...
- Ну да!..
Что же касается наших экспериментов, то парторг не понимал их существа и не придавал этому непониманию большого значения. В своем развитии, как и многие партийцы, он остался сидеть на дереве. Даже в болоте... Этот головоногий моллюск...
- Тупой, что ли? - спрашивает Лена.
- Он всегда черное называл белым и убеждал тебя в этом с такой яростью в своих бараньих глазах, со всей мощью глотки, что ты, подавляя приступ тошноты и вытирая обрызганное лицо, верил ему: черное - это белое, а красное - это зеленое. И потом ехал, сам того не подозревая, на красный как на зеленый. И когда никаких ДТП не случалось, он сверкал глазами: „Я же говорил!».
- Он что же, - спрашивает Лена, - полный кретин?
- Этот жалкий обрубок... Знаешь, я заметил, что все они, эти недомерки с комплексом Наполеончика, все эти переметчики, авловы, чергинцы, все эти штепы и шпуи, шариковы и швондеры, вся эта шушера, как сказал бы Жора - «мерзкая мразь», все они пытаются компенсировать свою...
- Да, - говорит Лена, - это комплекс, между прочим, тоже обусловлен...
- Гнилыми хромосомами...
- Ага...
- Если бы Тинка прознала, с кем в те годы мне приходилось якшаться... Ну, да ладно... О мертвых, ты же знаешь, или хорошо, или ничего. Ничего - пустота, вакуум, пыль... Абсолютный ноль! У него так и не был обнаружен ген, отвечающий за прямохождение. Хотя такие как он и ходят петухами - грудь колесом...
- Он что, умер? - спрашивает Лена.
- Для меня - да.
- Давно?
- Навсегда.
- Я и не знала, что ты умеешь так злиться, - признается Лена.
- Как?
- Ну, ты этого своего Авлова просто расплющил.
- Да ладно, ладно тебе. За него я спокоен. Ничего хорошего с ним уже не случится. Ни с ним, ни с Переметчиком, ни с Валерочкой Ергинцом...
Если бы Тина знала, с какими уродцами мы строили свое совершенство...
Глава 18
Весной мы стали популярны среди нашей ученой братии. Все искали с нами знакомства, нас приглашали на встречи с приезжими знаменитостями, там и сям можно было слышать наши имена, мы сидели в первых рядах оперного театра и в президиумах ученых советов. Многие стали говорить нам «ты», иные величали на «вы», искали случая пожать нам руки и искренне поздравляли. Но с чем? Никто не мог толком объяснить, в чем заключаются наши заслуги. Были и откровенные скептики.
- Это те, банщики?..
- Говорят, что они...
Иронично подсмеивались, а многие открыто насмехались.
- Ты был у них в подземелье?
- Никогда.
- И не советую, там - ад.
К нам редко кто заглядывал из начальства, местечковые профессора многих из нас просто не знали. Тем не менее мы были счастливы и теперь тратили уйму времени на выслушивание славословий и прием почестей, которые преподнесла нам судьба. Нас стали узнавать на улице и первыми подавать руку для приветствия. Мы улыбались: этим нас не возьмешь! Мы осторожно обходили сети и капканы тщеславия. Мы знали себе цену. Да, я часто бывал бит, но никогда не чувствовал себя побежденным. Когда буря ликования потихоньку улеглась, стали поговаривать о практическом применении нашего открытия. Никто не знал, как к этому подступиться. Как, скажем, продлить жизнь министру обороны или директору ресторана «Заря Востока»? Здоровый образ жизни, физическая культура и спорт, лечебное голодание, отвращение к жирной пище и половым излишествам, йога, молитва, иглоукалывание, настойка женьшеня и вытяжка из яичек мула... Где золотое сечение жизни? И при чем тут гены? Не уверен, что даже Тина, попадись она нам в те дни, смогла бы сформулировать перспективы применения наших открытий! Да что Тина! Мы перечитали и Кампанеллу, и Гегеля, и Фейербаха... И Маркса-Энгельса-Ленина... От корки до корки! Как нанизать коммунизм на наши гены? Никто из них даже словом не обмолвился. А что могла дать нам Тина? Ровным счетом - дырку от бублика. Она ведь ни «Капитала», ни «Империализма и эмпириокритицизма» не то, что не читала - в глаза не видела! Не читала от корки до корки. С карандашом в руке. Короче, с Тины и взятки гладки.
Так что...
Незамеченными пролетали недели...
Эксперименты с генами черепахи, сосны и бабочки-однодневки - это прекрасно! Но как быть с человеком? Как продлить его жизнь на день, на час, используя добытые с киркой в руках наши научные факты? В чем наше know hоw? Мы этого не знали. Ни мы, ни кто-либо другой не мог знать, как это сделать. Никто другой на Земле! Даже твоя Тина! Так нам казалось в подвалах бани.
Тогда мысль о Пирамиде не могла даже прийти в голову.
- О какой Пирамиде? - снова спрашивает Лена.
- Так что, Тина - не в счет.
Глава 19
Однажды я выбрался в парк погреться на солнышке... Промах за промахом, не все шло гладко. Работать решительно не было никакого желания.
- У вас, Рест, все получится, - сказала мне тогда Аня.
Если бы она могла знать, как в ту минуту меня поддержала! Не знаю, разделила бы с нею эту уверенность Тина. Не уверен. Хотя Тина...
Легкий северный ветерок ворошил волосы, я поднял воротник пиджака. Мимо меня, во все горло задорно крича, пробегали дети. Я поймал взглядом двух бабочек и следил за тем, как они, кувыркаясь вокруг друг дружки, порхали над моей головой. Я не находил в их полете ничего осмысленного - совершенно беспорядочные движения, танец двух сумасшедших, пляска святого Витта. Я старался понять, каков же, собственно, смысл этих загадочных кувырканий, и не мог. И мне было нестерпимо обидно: два пузатых тельца, четыре крыла, но какое ощущение невесомости и сколько кружевной вязи в полете! Возможно, этот танец и вызывал чувство ревности и стыда: недоступная пониманию простота. А мы с топором и бензопилой лезем в гены! Можем ли мы в этом дремучем лесу хозяйничать? Имеем ли право?!
Было уже, наверное, около пяти часов вечера, когда на край скамьи, где я сидел, примостился мужик с шахматной доской под мышкой.
- Сыграем?
Солнце коснулось верхушек деревьев, но птицы еще трещали в ветвях. Собственно, я собирался уже уходить. А этот мужичок шумно высыпал фигурки в свою потертую кепку и установил между нами доску.
- Тебе - белые, - сказал он.
Я люблю играть в шахматы: сидишь себе за столом или на скамье, а то и на траве, думая об очередном ходе сколько душа пожелает, никто тебя не торопит, не гонит в шею, хоть час сидишь, хоть полдня, никто слова не скажет; вокруг, как обычно, галдят зеваки, и у тебя есть возможность побыть одному. В этом и есть прелесть шахмат.
Пока что мы сидели вдвоем. Можно было просто встать и уйти. Без слов. Я, собственно, и хотел это сделать, даже опустил ворот пиджака. Тем временем мой партнер, как оказалось, совсем лысый, уже успел расставить мои фигуры, белые, и теперь взялся за черные. Он даже сделал за меня первый ход: е2 - е4, классический ход. Белыми. Не успев расставить свои. Это был вызов, нет, это было приглашение, а вызов случился через несколько ходов. Нельзя сказать, что его угроза была серьезной, тем не менее нужно было как-то выпутываться. О том, что он неплохой игрок, свидетельствовал уже следующий его ход. Этот черный слон просто выводил меня из себя. Встать и уйти? С этим я не мог согласиться. Я все еще думал о бабочках и о наших генах. Что если заменить, думал я, динатриевую соль этилендиаминтетраацетата трипсином? Жесткая декальцинация клеточной поверхности, возможно, просто повреждает ее, а трипсин все-таки сработает мягко...
- Ходи.
Партия разгоралась, черные наступали, теснили на левом фланге. Я держал за голову своего короля, не находя ему места. Я понимал, что все дело даже не в повреждении поверхности. Тогда в чем?
- Что тут думать, у тебя один ход, - заверял меня лысый враг.
Это был его промах. У меня, действительно, был один-единственный ход: королем на с5. Я так и пошел. И он клюнул на это, он даже взялся за голову коня, чтобы объявить мне гарде{ Нападение на ферзя (шахм., устар.)}. Пожалуйста, объяви! И он-таки прокололся.
- Шаг!..
Моя пешка оскалила свои белые зубы.
- Фу ты, мать родная! - он всплеснул руками. - Ах, ты...
Теперь его мат слушали и зеваки, успевшие окружить нас со всех сторон. Его мат все еще стоял в моих ушах, когда меня просто жаром обдало: клон!.. Странная ассоциация: матерщина и клон, но было именно так. Клон! Я даже не слышал такого слова. Никто еще в нашем окружении его не произнес. Клонировали только растения, морковь, капусту... Но человека! Клонировать человека - это казалось безумием. Тинка бы отхлестала меня по щекам: дурак, что ли?! Даже фантасты еще не нащупали эту жилу. Я вдруг вспомнил - странная ассоциация - вспомнил Архипова, его лекцию о пересадке ядра из клеток кишечника лягушки в яйцеклетку. Это осуществил некто Кинг и что-то там у него получилось. Что если попробовать?..
